Изгиб дорожки – путь домой

Философ Франкфуртской школы Теодор Адорно, от которого можно было бы ожидать противоположной позиции, считал, что «политически ориентированная» популярная музыка была, возможно, наихудшим типом поп-музыки вообще: «На самом деле я считаю, что попытки объединить политический протест с популярной – то есть развлекательной – музыкой с самого начала обречены на провал». Эстетика протестной музыки начала 1960‐х, из которой убрали всю звуковую мишуру, оставив голое бренчание, была скудна: лишь храбрый борец за правду с решительной и грозной гитарой в руках стоит один-одинешенек на милом сердцу, честном, бодрящем открытом воздухе. Фэи же в своей музыке опирался на образцы пасторального и жуткого из более ранних произведений американской культуры – о чем свидетельствовали названия некоторых его замечательных композиций: «The Downfall of the Adelphi Rolling Grist Mill» («Крах мукомольной мельницы в Адельфи»); «View (East from the Top of the Riggs Road / B&O Trestle)» («Вид (на восток с конца Риггс-роуд / виадука железной дороги „Балтимор и Огайо“)»); «The Singing Bridge of Memphis, Tennessee» («Поющий мост в Мемфисе, штат Теннесси»).

Фэи принялся готовить неподражаемое звуковое варево из музыкальных ингредиентов, которые любил он сам: из Чарлза Айвза и Эдгара Вареза, из надрывного блюза и индийской раги, из аппалачской пальцевой техники. Он перешел от вдохновенного, но ограниченного копирования американского блюза к еще более странным формам музыкального синтеза. Он стремился к своего рода полуакустической конкретной музыке, которая выкристаллизовалась на таких альбомах, как «The Yellow Princess» (1968) и «Fare Forward Voyagers» (1973). Этот стилистический поворот оказался идеальным саундтреком для своего времени – простым и задумчивым американским саундом, который в то же время отдавал психоделом, – и вскоре Фэи едва успевал удовлетворять общественный спрос. Между 1967 и 1969 годами он выпустил пять полноформатных альбомов, а также переиздал все свои ранние пластинки в новых, крутых конвертах. Рождественский альбом 1968 года даже попал на растущий рынок христианской популярной музыки; и вот к началу 1970‐х на Фэи посыпались соблазнительные предложения от многочисленных крупных лейблов. В 1973 году он подписал контракт с Reprise Records, дочерней компанией Warner Brothers.

Экспериментальный поворот в творчестве Фэи привлек к нему неразборчивую аудиторию кислотного рока, с которой он чувствовал себя явно некомфортно, особенно учитывая его отвращение к «лицемерам» из среднего класса. Ловентал излагает свою трактовку пресловутой встречи с режиссером Микеланджело Антониони, который хотел, чтобы Фэи написал подобающе «хеппенинговую» музыку для его ужасного (но абсолютно, так сказать, трендового) фильма 1970 года «Забриски-пойнт». Тот факт, что существует как минимум три версии того, что на самом деле произошло между суровым американским гитаристом и угрюмым итальянским режиссером (по одной из которых они подрались), ничуть не умаляет трагикомизма ситуации.

Фэи никак нельзя назвать великим бизнесменом, но ему хватило смекалки (по крайней мере в начале), чтобы нанять правильных людей для работы за кулисами его небольшого лейбла Takoma Records, основанного в конце 1950‐х: таких людей, которые могли взять на себя заботы обо всех практических вопросах, претивших самому Фэи. Он был склонен притворяться человеком гораздо менее деловым и прагматичным, чем был на самом деле. У него был настоящий нюх на новые таланты, и Takoma добилась огромного успеха, подписав блестящего молодого гитариста Лео Коттке. Чутье Фэи постоянно опережало время: в 1990‐х он основал свой второй лейбл, Revenant Records, который получил четыре премии «Грэмми» за безупречно составленные сборники архивной музыки.

Однако перед тем все было далеко не так радужно. Продажа Takoma Records в 1981 году ознаменовала для Фэи начало личного и профессионального кризиса. В какой-то момент в 1980‐е годы он заразился вирусом Эпштейна – Барр (он же синдром хронической усталости), а его вопиюще неправильное питание и злоупотребление алкоголем только усугубляли дело. К началу 1990‐х Фэи был почти нищим, жил в дешевых мотелях или ночлежках и, казалось, завязал с музыкой. Он перебивался скудной выручкой с перепродажи коллекционерам пластинок с классической музыкой, которые отыскивал в комиссионках Салема, штат Орегон. (Я сам большой любитель покопаться на полках секондов, и этот общепризнанный ныне факт из биографии Фэи всегда вызывал у меня смутные сомнения. Даже если бы такое было возможно экономически – а это не так, – в 1990‐е годы коллекционеры классической музыки избавлялись от своего старого винила и массово переходили на цифровые технологии. Если исходить из предыдущего опыта, то Фэи, вероятнее всего, жил за счет какой-нибудь подружки или бывшей жены.)