Изгиб дорожки – путь домой

Опубликованный в 1994 году журналом Spin хвалебный очерк вернул Фэи в поле зрения публики; и вот спустя совсем немного времени произошло одно из самых неожиданных возвращений в истории рок-музыки. К Фэи хлынули новые поклонники, и это до жути напоминало его собственную суету вокруг Скипа Джеймса и прочих старых блюзовых икон в 1960‐е годы. Молодые энтузиасты шли на концерты Фэи в надежде услышать что-то похожее на изумительные звуковые вселенные из его творчества конца 1960‐х; по факту же чаще всего на сцене их ожидал брюзгливый, неприглядный, зачастую нетрезвый мужик средних лет, который имел слабое здоровье, кошмарно одевался и был обижен на весь мир. Фэи бывал неприветливым и капризным; опрятный, стройный как кипарис молодой человек со старых фото превратился теперь в неряху в грязных футболках, свободных шортах и дешевых темных очках, которыми он отгораживался от зрителей. На просьбы сыграть свои старые хиты он отвечал оглушительным визгом фидбэка и затяжными пассажами монотонной дроун-музыки.

Самому Фэи такая трансформация стиля казалась подлинным героизмом. Он утверждал, что классические номера ему наскучили, и настаивал, что их написание с самого начала было большой ошибкой (а само раннее творчество окрестил «космическим сентиментализмом»). Искусство должно быть воплем, исторгнутым из груди, а не эстетичным, хоть и затейливым, плодом сублимации: такова была его новая психоэстетическая позиция. Верил ли он в это на самом деле или просто искал способ сохранить лицо в свете того, что больше не мог исполнять свой мелодически сложный материал из 1960‐х? Некоторые из тех, кто близко общался с Фэи в последние годы его жизни, считали, что он не хотел признавать, что больше не мог ориентироваться в своих старых рагах и сюитах; по словам других, Фэи чувствовал, что должен дать своей ершистой молодой аудитории что-то в должной степени «радикальное». Как ни парадоксально, та самая ершистая юная публика сочла его подражание модной дроун-музыке неоригинальным и однозначно отдала бы предпочтение душеспасительной красоте его старых произведений. Кроме того, некоторые из нас были добрее, чем могли бы быть, когда рецензировали вышедшие в те годы компакт-диски Фэи; правда в том, что музыка, которую они содержат, лучшим его работам в подметки не годится.

Чтобы еще больше запутать и без того запутанную ситуацию, в 2000 году Фэи опубликовал квазимемуары, в которых обвинил своего отца в насилии. По его словам, он слишком долго игнорировал эти болезненные воспоминания; именно поэтому он считал свои великолепные творения 60‐х и 70‐х годов халтурой, плодами душевного раздрая. (Странное дело – а может, как раз наоборот, – но в 1994 году Фэи выпустил сборник под названием «The Return of the Repressed» – «Возвращение вытесненного».) Ясности также не добавлял тот факт, что книга Фэи представляла собой туманную смесь полузавуалированных воспоминаний, воскрешенных фантазий и художественного вымысла. (Следует отметить, что в 80‐е и 90‐е годы ходило много разговоров о скандалах вокруг так называемого сатанинского ритуального насилия, а также о весьма неоднозначной теме «восстановленных воспоминаний».) Истинность неожиданно всплывшего заявления Фэи о насилии со стороны отца остается под вопросом – но в конечном счете ситуация, как ни крути, безрадостная. До написания своих обличительных мемуаров он, кажется, никому не делал ни единого намека о существовании подобных проблем: ни друзьям, ни партнерам, ни членам семьи. Как и в случае с не то смелым, не то ленивым обращением Фэи к дроун-музыке, здесь его старые фанаты тоже по-прежнему расходятся во мнениях; некоторые считают, что эти шокирующие откровения вышли в подозрительно удачное время и оправдывают его собственное плохое поведение.