Изгиб дорожки – путь домой

Действительно, в последние годы Фэи был практически невыносим. (Он умер в 2001‐м в возрасте 61 года от осложнений во время операции на сердце.) Перед нами персонаж, знакомый всем по многочисленным биографиям рок-музыкантов: ленивый, но деспотичный великовозрастный ребенок, который ожидает, что мир будет крутиться вокруг его августейшей особы; он беспомощен перед лицом необходимых перемен, зато за застарелые привычки цепляется с ослиным упрямством – и увязает в полузабытых представлениях о сексе. Ближе к концу своей книги (пока что единственной существующей биографии Фэи) Ловентал приводит неприятное описание того, как Фэи оказывал молодой поклоннице знаки внимания, граничившие со сталкингом. Поздний Фэи – одна из таких фигур, о которых не может быть единого мнения; как человек он может казаться столь же мелочным и эгоистичным, сколь возвышенной и потусторонней кажется нам его лучшая музыка. Продолжать наслаждаться творчеством старых кумиров (как правило, мужчин) может быть трудно, когда слышишь рассказы об их из ряда вон выходящей нравственной распущенности. (Заявления о том, что покойный фолк-музыкант Джон Мартин, возможно, периодически избивал жену, отравили его невероятно нежную музыку в глазах многих бывших поклонников.) Но в некоторых случаях выходит так, что обескураживающие, безобразные факты из биографии артиста только усиливают наш трепет перед грубой красотой его работ. Можно предположить, что музыка есть то единственное поле, где эти в высшей степени несовершенные души могут увидеть очертания светлого образа лучшей жизни и хотя бы вскользь прикоснуться к ним.

Ребяческие истерики и пагубная наркозависимость – удручающе распространенные в биографиях музыкантов мотивы; в случае Фэи аспекты его плохого поведения указывают, возможно, на более глубинные проблемы. Принадлежавшие к фолк-ривайвлу современники Фэи были безукоризненно нравственны, но музыку их слушать было чуть менее увлекательно, чем часами смотреть, как сохнет краска. Что лучше: терпеть плохое искусство ради безупречной идеологии, которую оно продвигает, или продолжать замирать от восторга перед изысканным искусством, созданным ужасными людьми?

Что до изысканного искусства самого Фэи, то бóльшая часть его дискографии сейчас снова переиздается на виниле. Он продолжает заманивать в свои сети и изумлять новых слушателей (часть из которых даже еще не родились, когда Фэи умер), голодных до такой фолк-музыки: достаточно изящной и в то же время с дьявольщинкой, но никогда не милой, напыщенной или скучной. Многие из этих новых поклонников того же возраста, что был я сам в 1979 году, когда брал интервью у Фэи – одного из первых музыкантов в моей профессиональной карьере. Тогда я не мог до конца поверить, что мы вообще находимся в одной комнате. Если бы в те годы я знал, как употребляется это слово, я бы, наверное, назвал его «маэстро». Он был вежлив, словоохотлив и поразительно красноречиво высказывался по широкому кругу музыкальных и внемузыкальных тем.

Тихий кустарный дебют, забвение в эпоху панка, постгранжевое возрождение и, наконец, вопиющая история о пережитом в детстве насилии – для скромной на первый взгляд биографии карьера Фэи прошла по удивительно эпичной траектории. Фэи, которого я встретил в Лондоне в 1979 году, носил профессорский твидовый костюм, был спокоен, бодр духом и предупредителен до крайности. В свои закатные годы он больше походил на какого-то мутного типа из подворотни, которого можно увидеть в любом унылом эпизоде сериала «Копы». Пожилой Фэи казался фигурой одновременно блеклой и неприступной: он затерялся в сером мареве рецептурных лекарств и фантомных недугов, фастфуда и сознательной инертности, заявляя о своем ментальном нездоровье чуть ли не с гордостью. Казалось, он растрачивал драгоценные крохи еще оставшейся у него энергии на всевозможные формы злостного самосаботажа. Что-то с Фэи стряслось, и дело явно не ограничивалось просто тяжелым случаем синдрома хронической усталости. Ответ может крыться где-то между его детской травмой и собственными отношениями Фэи с женщинами, которые балансировали на грани абьюзивных. Прочие проблемы начались, возможно, еще в конце 1960‐х: неожиданный коммерческий успех настиг Фэи со скоростью «Беспечного ездока», притянув к нему попутчиков – ораву идеологов и «андеграундных» тайновидцев, жаждавших обнаружить какой-то скрытый смысл или поиметь выгоду с музыки, которая изначально не была рассчитана на тонкие, но сбивавшие с толку поползновения подобного рода. Его замысел, очаровательный в своей простоте, на практике вылился в нечто гораздо более сложное.