Изгнанницы

Порой наперекор сильным встречным ветрам, а порой легко разрезая волны, «Медея» продолжала свое путешествие по бурным водам. Ссыльные собрались на палубе, а корабль тем временем проплывал мимо меловых скал Дувра, напоминающих аккуратно разрезанную миндальную нугу, перед тем как войти в пролив Па-де-Кале.

После переполненной камеры в Ньюгейте Эванджелине поначалу очень хотелось держаться от всех подальше. Но сейчас, к своему удивлению, девушка поняла, что одинока. Каждое утро, поднявшись под звон склянок, она присоединялась к другим ссыльным, которые шутили, жаловались и бранились, стоя в очереди со своими помятыми кружками и щербатыми ложками. Жадно глотала чай и грызла галеты, драила на четвереньках палубу. Вечерами в хорошую погоду, после того как вся работа была переделана, но до того, как женщин сгоняли вниз, на орлоп-дек, она часто стояла у ограждения одна и смотрела, как с неба скатывается солнце и появляются звезды, поначалу едва заметные, словно пузырьки, прорывающиеся на поверхность огромного озера.

Как-то утром, когда с делами было покончено, Эванджелина наткнулась на сидевшую в одиночестве Хейзел. Девушка склонилась так, что кудряшки скрывали половину ее лица, и шептала что-то себе под нос, постукивая по странице Библии, открытой на коленях. Подняв голову и увидев Эванджелину, она быстро захлопнула книгу.

– Не против, если я тоже присяду? – Не дожидаясь ответа, Эванджелина примостилась на углу ящика.

Хейзел посмотрела на нее долгим взглядом:

– У меня еще работа.

– Всего на минутку. – Эванджелина перебрала в уме возможные темы для разговора. – Я тут все думаю о Сто третьем псалме: «Вот, море, богатое и пространное, в котором нет числа пресмыкающимся, животным малым и большим»[17]. Понимаешь, что я имею в виду?

Хейзел неопределенно передернула плечами.

Эванджелина отметила россыпь веснушек на носу девушки, ее глаза, сизые, точно голубиное перо, рыжую бахрому ресниц.

– А у тебя есть любимый псалом?

– Нет. Я вообще их плохо знаю.

– Разве ты не пресвитерианка? – Когда Хейзел в ответ нахмурилась, Эванджелина добавила: – Ты же из Шотландии. Вот я и подумала.

– А! Ну и что, что из Шотландии? Прихожанка из меня так себе.

– Неужели родители не брали тебя с собой в церковь?

Девушка выглядела едва ли не изумленной.

– Что? Это моя-то мамаша?..

Они посидели с минуту в неловкой тишине. Эванджелина попробовала подступиться с другой стороны:

– Я заметила у тебя татуировку. – (Ее собеседница непроизвольно коснулась собственной шеи.) – Луна. Это вроде бы символ плодородия, верно?

Хейзел поморщилась и сказала:

– Я как-то смотрела одну пьеску. Там все были пьяными и несли чепуху. «Я ведь жил да поживал на луне»[18]. Мне это показалось забавным.

– Правда? – Ну наконец-то, хоть что-то общее. – Я знаю эту пьесу, ее написал Уильям Шекспир, а называется она «Буря».

– Ты тоже ее видела?

– Да, это одно из моих любимых произведений. «И как хорош тот новый мир, где есть такие люди!»[19] – процитировала Эванджелина. – Помнишь?

Хейзел покачала головой:

– По правде говоря, я мало что помню. Уж больно там все запутанно. Но я от души посмеялась.

– Знаешь… у доктора в кабинете есть целая полка с книгами Шекспира. Можно попробовать одолжить у него что-нибудь на время.

– Да ну его, этого Шекспира. Еще время на чтение зря переводить.

«Ах вот оно что, – подумала Эванджелина. – Ну конечно, ты у нас неграмотная».

– Если хочешь, я могу научить тебя читать.

Хейзел бросила на нее жесткий взгляд:

– Я в помощи не нуждаюсь.

– Знаю, что не нуждаешься. Но… плавание будет долгим, так? Почему бы не занять себя чем-нибудь полезным?

Хейзел закусила губу. Ее пальцы рассеянно блуждали по обложке Библии. Однако «нет» она не сказала.

Они начали с алфавита, двадцати шести букв, которые Эванжделина написала мелом на куске грифельной доски. Она объяснила новой подруге, что такое гласные и согласные, слоги и ударения. В последующие несколько дней, пока они сидели вместе, связывая буквы в слова, Хейзел поделилась кое-какими подробностями своего прошлого. Ее мать была умелой и востребованной акушеркой, но потом что-то пошло не так: то ли женщина умерла во время родов, то ли ребенок, то ли оба. После этого состоятельные клиенты перестали к ней обращаться. Она с трудом сводила концы с концами, начала пить. Уходила на всю ночь, бросив маленькую Хейзел одну. А однажды, когда той было восемь лет от роду, вытолкала дочку из дома, приказав ей попрошайничать на улицах и чистить карманы прохожих. Воровать у Хейзел получалось из рук вон плохо; она была пугливой, нерешительной и то и дело попадалась полиции. Когда Хейзел притащили в суд в третий раз – за кражу серебряной ложки, ей исполнилось пятнадцать. Судья решил, что хватит уже с ней церемониться, и приговорил девушку к ссылке. На семь лет.

Она тогда два дня просидела без еды. Ее мать даже не пришла на слушание.

Эванджелина посмотрела на девушку долгим взглядом, но сдержалась. Знала, что если проявит жалость, Хейзел улизнет.

«ЕДА, – написала она на доске. – ДВА».