Изгой

В ванной он умылся, проверил, что рукава опущены и застегнуты. На манжете обнаружились следы крови, так что пришлось переодеться, прежде чем выходить к гостям.

Клэр и Элис стояли у двери в сад, глядя на голые кусты. Кит сидела в кресле у камина и грызла ногти. Рядом стояли Дики и Гилберт с бокалами.

Льюис уселся за карточный столик у окна и притворился невидимым.

– Чудесная алхемилла, – сказала Клэр.

– Да, только ее постоянно объедают улитки.

– Хоста.

– Ах да, прошу прощения. Хоста, а не алхемилла. Алхемиллы такие красивые под дождем.

– А если посадить тут кампанулы?[3] Будет живее смотреться.

– Пожалуй…

– Конечно, цветы простенькие, но ведь и клумба небольшая.

– Кампанулы – это превосходно, – отозвалась Элис.

«Ну же, Элис, не стесняйся! Скажи, что не имеешь понятия, что такое кампанулы!» – подумал Льюис.

– Вообще-то я собиралась добавить розы, – заметила Элис.

– Разве у тебя мало роз?

Кит покосилась на Льюиса и тут же отвернулась, когда он ее заметил. Пора бы ей перестать жевать косичку и грызть ногти – дурная, почти людоедская привычка. Льюис бросил взгляд на Гилберта и Дики у камина. Удивительно, как отец умеет так весело смеяться над нудными историями Дики. Гилберт слегка покачивался на пятках, как пес в предвкушении погони за мячом.

Гилберт так и не привел в исполнение угрозу о спецшколе. Каким-то образом Льюису удавалось выходить сухим из воды, что бы он ни натворил. Если действовать осторожно, то в школе почти всегда удавалось избежать неприятностей. Главное – держать себя в руках и не выходить за рамки разумного.

– Конечно, летом было лучше, – сказала Элис, и Льюис про себя согласился. Летом и правда было лучше.

Лето выдалось долгое и ленивое, пронизанное эйфорией, не покидавшей даже в одиночестве. А еще был Лондон, и надежда, и ощущение полноты жизни. Зимой чувствуешь себя иначе, как ни старайся.

Кит снова украдкой взглянула на Льюиса. О чем он думает? И почему так неподвижно сидит? Он уставился в стену, а остальные будто не замечали его присутствия или делали вид, что вполне нормально вот так застыть в кресле и казаться отрезанным от всех. Это неправильно, решила Кит.

– Думаю, пора обедать, – сообщила Элис, и все отправились в столовую.

На закуску подали заливное, которое ели маленькими кусочками под разговоры о гольф-клубе и новых правилах членства. Льюис почесал зудящую руку о колено, и ему показалось, что порезы начали кровоточить. Извинившись, он вышел из-за стола и поднялся к себе в комнату.

Закатав рукав, он обнаружил, что кровь угрожает запачкать рубашку. Льюису до смерти надоели гости, и возвращаться к ним он не имел ни малейшего желания. Он отхлебнул джина из бутылки, которую держал под кроватью, и пошел в ванную наложить повязку. Делать это одной рукой всегда было непросто, а тут еще и голова кружилась от алкоголя. Кровоточил и саднил самый глубокий порез.

– Льюис, что тут происходит?

На пороге стояла Элис. Неизвестно, когда она подошла и видела ли его истерзанную руку: недавно он сделал свежие порезы поверх незаживших старых, и выглядело довольно жутко. Элис смотрела на него в упор, побелев как полотно.

– Что это такое? Что ты сделал?

От ее взгляда его защитный ледяной кокон начал таять. Элис так искренне расстроилась, что в душе Льюиса впервые за долгое время что-то шевельнулось. Неудивительно, что Элис напугала его рука.

– Льюис, ради бога объясни, что ты натворил?

Он одновременно испытывал стыд, тошноту и некоторое облегчение, причем облегчение с каждой минутой становилось все более явным.

– Руку порезал… Прости.

Перепуганная, она заглянула ему через плечо, думая о гостях в столовой.

– У тебя кровь идет. Постой. Подожди меня здесь. – Она почти вытолкала его из ванной, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя слабость в ногах.

Увиденное не укладывалось у Элис в голове. На самом деле она пришла в ванную, чтобы скрыться от гостей и проверить, не начались ли месячные. Подняв юбку, она погрузила в себя палец, затем вытерла его о туалетную бумагу. След был бледно-розовый, еле заметный. Вдобавок снова заныл низ живота. Мир вокруг разом потускнел. Элис достала из шкафчика пояс и прокладки, выпрямилась и широко открыла глаза, чтобы сдержать слезы. Она вспомнила о Льюисе и о том, чему только что стала свидетелем, и постепенно шок от увиденного стал затмевать переживания о ребенке.

Элис встала и открыла дверь, на лестничной площадке было пусто. Снизу донесся смех Дики.

Дверь в комнату Льюиса оказалась закрыта. Зачем он вообще ушел из-за стола, да и она тоже? Что подумают Дики и Клэр? Чуть не плача от досады, Элис вошла к Льюису. Он снова пытался перевязать руку.

– Погоди, давай помогу. Нам нужно возвращаться вниз.

Она забрала у Льюиса бинт. Он молча наблюдал за ее движениями. Элис уловила запах алкоголя и догадалась, что он пил. Ей и самой отчаянно хотелось выпить, чем скорее, тем лучше.

– Ты сам это сделал? – спросила она.

Льюис молча опустил голову. Элис чувствовала, что он уязвим и несчастен, однако ей было не до него.

– Зачем? – Она торопливо прилаживала повязку. – Господи, Льюис…