Изгой

– Пройдет.

Он махнул ей рукой – с насмешливой галантностью, словно изображая водителя. Опустив голову, Кит выбралась из машины.

Она проводила Льюиса взглядом и медленно побрела к дому, мрачной глыбой нависающему над головой.

Льюис аккуратно подъехал, не задев ворота, и припарковался. Открыл незапертую входную дверь и сразу увидел отца в пижаме и халате, сидящего на нижней ступеньке лестницы.

Льюис закрыл за собой дверь и выжидательно посмотрел на Гилберта, стараясь не шататься.

– С тобой все в порядке?

Льюис кивнул.

– С машиной тоже?

Молчание.

– Ладно, на сей раз обойдемся без выяснений. Нам обоим утром на работу.

Гилберт встал и ушел наверх. Конец света не состоялся. Жизнь возвращалась в привычное русло.

Глава четвертая

– Сортировка простая – по алфавиту. Квитанции сюда, в кожаных папках – доходы, в голубых – расходы.

Деловито семеня по тесному кабинету, Филипс доставал коробки и канцелярские принадлежности. У Льюиса кружилась голова, а еще хотелось смеяться. Вчера он был на волосок от смерти. И еще не вполне протрезвел и ужасно проголодался.

Родителей он с утра не видел. Гилберт оставил ему машину, а себе вызвал такси до вокзала. Льюиса вырвало в ванной, потом он дождался, пока все разойдутся, взял со стола в холле ключи и уехал.

– Тут все документы начиная с апреля пятьдесят второго года. – Филипс продолжал расхаживать взад-вперед. – Дальше в порядке возрастания – пятьдесят третий, пятьдесят четвертый. Точилка для карандашей у нас только одна, лежит у меня в кабинете.

Филипс оставил его за столом одного. Льюис осмотрелся, выглянул в окно на глубокий карьер, взял карандаш и принялся переписывать колонку с цифрами из одной папки в другую. За этим монотонным занятием прошла первая половина дня. В час пополудни Филипс просунул голову в дверь.

– Обед.

– Хорошо.

– А где твои бутерброды? В машине оставил?

– Нет.

– Поделиться с тобой?

– Спасибо.

– Я обычно обедаю на свежем воздухе, но ты вряд ли захочешь со мной сидеть. Оставлю твою долю у себя на столе.

– Спасибо.

Льюис перекусил на рабочем месте, а Филипс устроился на пластмассовом стуле в тени кустов боярышника, растущих по краю карьера. Льюису досталось два бутерброда – с консервированным мясом и с джемом.

Закончив работу, он вернулся домой на полчаса раньше отца. До его прихода Элис не показывалась. После ужина семья сидела в гостиной. Льюис слушал тиканье часов и пытался считать каждый «тик»; считать нужно было быстро, и он полностью углубился в это занятие.

– Пойдем наверх? – спросил Гилберт.

Кажется, Элис что-то ответила, Льюис не прислушивался. И не знал, смотрит ли она на него, поскольку не поднимал головы.

– Льюис, сможешь запереть дом?

Отец начинал ему доверять. Теперь Льюис мог ходить на работу и запирать дом самостоятельно, а еще отвозить домой мачеху, которой нездоровится.

Родители ушли наверх и закрылись в спальне. Льюис встал, запер двери в сад и стал методично обходить гостиную, щелкая крошечными выключателями на лампах.

Так прошел понедельник. Оставшиеся дни недели Льюису казалось, что его запеленали, только не в мягкую ткань, а в невидимую жесткую проволоку, которая с каждым днем отвердевала все сильнее. Днем он работал, вечерами ужинал с родителями, а ночи проводил у себя. Спал он плохо, в основном неподвижно лежал, пытаясь найти способ не отдаваться темноте целиком.

– Ты уверена?

– Конечно.

– Прошла целая неделя. Он отлично себя ведет. Ты же не против?

– Нет, совершенно не против.

– Если он придет с нами в церковь, все вопросы отпадут. Люди увидят, что наш сын вернулся и безоговорочно принят в семью.

– Знаю! Я ведь уже согласилась.

– Просто такое ощущение, что ты…

– Гилберт!

– Ну ладно, договорились.

Гилберт сидел на кровати и наблюдал, как Элис пудрится, прикрыв глаза.

– Я пригоню машину.

– Хорошо.

Он направился к двери.

– Элис… – Ее рука замерла в воздухе. – Я верю, что он искренне хочет искупить вину. И старается изо всех сил.

Она принялась смахивать излишки пудры с лица.

– Увидимся внизу, – сказал Гилберт.

Элис одевалась, пытаясь не касаться своего тела и не обращать на него внимания. Снизу послышались голоса – сначала Гилберта, потом Льюиса. Она застегивала пуговицы на юбке, следя за тем, чтобы пальцы не задевали кожу. Закончив сборы, села за туалетный столик спиной к зеркалу и стала разглядывать предметы на прикроватной тумбочке. Будильник, ночной крем, книга, которую она пыталась прочесть, и наручные часы. Ей тридцать пять. Примерно половина жизни. Оставшиеся годы казались бесконечно долгим сроком. Надев часы, Элис спустилась вниз и села в машину.

Гилберт произнес целую речь о том, как Льюису вести себя в церкви. Тот согласно кивал и, дождавшись, когда отец уйдет, налил себе полстакана джина и залпом выпил.

Между могилами зеленела трава. Льюис стоял с отцом у машины, Элис натягивала перчатки.

Машину оставили в тени большого каштана. Церковь сияла в утренних лучах. При мысли о том, что придется войти внутрь, Льюиса передернуло.

Рядом стояла Элис, и он чуть заметно повернул голову, чтобы не видеть ее боковым зрением.

– Льюис?

В голове снова было пугающе пусто.