Изгой

Анатолия тоже решила оставаться со своим музеем, но ей хотя бы уже за семьдесят, как говорится, имеет право. Маса просила продержаться тут «хотя бы до обеда». Мы с Топором и другими оставшимися командирами решали, что делать. Народу на площади еще оставалось тысяч десять. Решили всех заводить в здание Собора, не будут же они его вместе с нами сносить. Баррикадировали крыльцо и входы, изучали все подземные коммуникации — чтоб потом попробовать все-таки свалить.

В 10 утра Собор дрогнул до основания, торжественно рухнул главный витраж, со звоном посыпались стекла. С проспекта в упор гвозданул танк, потом еще раз, и еще. Стены ходили ходуном, свод двигался взад-вперед, падали и крошились изваяния ангелов и богов, отваливались от стен картины в золоченых рамах.

Мы легли на крыльце за стеной из покрышек и мешков с песком. В воздухе встала пыль от штукатурки и камня. По мешкам и покрышкам долбанули пулеметы. Удары чувствовались через стену, мощными толчками в спину. Что-то я такого не ждал. Я думал попы хотят этот Собор себе целым и невредимым, ну, хотя бы коробку… Но танки всаживали снаряд за снарядом, грохот ходил по площади. Стены отвечали белыми дымными облаками на вспышки танковых орудий. В телефоне по всем сетям шла трансляция нашего расстрела. Просмотров у этого шоу было не меньше, чем вчера у Шарен.

От нечего в общем то делать я сидел и читал комменты к выступлению танкистов, многие из которых были явно написаны солдатами. «Готовьтесь пидоры, седня сдохните!», «Шлюху свою наряжайте, всем батальоном ее трахнем!». «Как вам наша музыка? Концерт по вашим заявкам!» «Включайте прожекторы, будет красиво, смертельный номер!» «Готовь пи…ду, мразота, щас станцуешь!» Обидно даже, они воевали не со мной, а с Шарен….

Внутри пришли в себя пара тысяч человек, изъявив желание сдаваться. Понятно, что их дорога была уже только в тюрьму, но хоть не в гроб. Я выстроил их колонной, с верхних этажей надрали белых штор — размахивая ими, они и пошли по площади в сторону улицы Космонавтов. Смертный страх был воплощен в этой колонне, почти все шли сгорбившись, на согнутых ногах, озираясь, на ветру тряслись куртки и штаны, вереница вытаращенных глаз, стреляющих по сторонам. Казалось, было слышно запах из их штанов, тяжелый, предсмертный.

Залпом с двух сторон по ним заработали десятки крупнокалиберных пулеметов, затрещали сотни автоматов. Было жутко видеть, как эти две тысячи человек утонули в облаке пыли, росчерках пуль и искр от мостовой. Тела валились кучами, в разные стороны побежали стремительные фигуры. За ними гнались быстрые трассеры. Догоняли и укладывали навзничь. Площадь наполнилась воплями и визгом, кто-то ползал среди тел, кто-то стоял на коленях. Очереди не смолкали, перемалывая мясо в труху, по трупам продолжали гулять пулеметы, подбрасывая вверх кровавые фонтаны и фарш. Я обратил внимание что среди тучи войск со всех сторон не наблюдается ни одной машины Скорой помощи.

Становилось ясно, что до штурма и общего расстрела максимум полчаса, и, я наконец, остановился на идее. Плану моему позавидовал бы любой маньяк, меня самого ломало от мысли, что мне придется так поступить, но и ситуация была шизотная по полной. Хотя бы не я до этого довел. Я даже не удивился, когда мои товарищи одобрили мой план «обороны». Собору все равно хана, они его разнесут из танков. Но если мы его подожжем сами, то пока он горит, они в него не сунутся, будут ждать. Так мы и протянем до обеда.

Мы собрали весь народ внизу, пожарный инструктор музея придумал схему пожара, при которой мы не задохнемся. Верх от третьего этажа и до купола занялся молодцом. Внутри было много деревянных перекрытий, да и вообще, чего тут было полно, так бумаги, дерева и ковров. И в целом, храм был похож на сложенные шалашиком дрова, как специально для детского костра. Горело жарко и ярко, дым поднимался на сотни метров. Наше шоу сравнялось по просмотрам с танкистским. Мы сидели внизу, раздевшись, как в бане, радуясь, что музей старый и в нем не применялись при строительстве пластик и всякая химия.

После полудня начали по-тихому через подземные коммуникации выводить мелкими группами народ. Кто-то по пути наткнется на солдат, но большинство выберутся, карты подземных ходов у армейцев нет. Прикрывать их отход остались со мной пятьсот добровольцев, у нас было пятьдесят автоматов, пара снайперских винтовок и один гранатомет.