Изгой

Около часа дня к крыльцу выкатились шесть БТРов, остановившись от нас в паре сотен метров, начав поливать огнем нижние этажи, от них группами к дверям побежала пехота. У нас в Соборе на костях было +50 градусов и моя гвардия выглядела необычно. Кто с голым торсом, кто в одних плавках, в черной саже, мы были похожи на отряд моранов или «чертов спецназ». Пехота, бежавшая к вратам храма, была, видимо, не осведомлена, что чуть-чуть стволов у нас все-таки есть. Щелкнули снайперы, протрещали очереди из окон, граник дал дымную струю к одному из бронетранспортеров. БТР вспыхнул окутался черным дымом. Солдаты повалились на ступеньки крыльца, отступать им было некуда, сзади них была открытая площадь, и они лежали на каменных ступенях, стараясь сквозь них провалиться. Мы, вспоминая, как только что погибли две тысячи безоружных наших на площади, ожесточенно молотили в их спины почти в упор из окон. Времени нам много не дали, но человек пятьдесят солдат уже были убиты к тому моменту, как нас накрыло шквалом огня. Пулеметы, автоматы, и танки. Били теперь уже по нижним этажам. Здание собора тревожно покачнулось всем корпусом, выбросив в небо огромный сноп оранжевых искр и высоченные языки ярко алого пламени.

Маса написала «Мы ушли», зато нам-то уже уходить было некуда. Танковые снаряды что-то разрушили в гениальной схеме нашего пожарного инструктора, плотным удушливым дымом заволокло все выходы. Мы сбились в центр первого этажа в главный зал. Тут были медики и санитары с сотней раненых, остатки моей гвардии, и все, кто не успел уйти — всего под тысячу человек. Потная куча полуголых людей жалась к остаткам кислорода в центре зала и задыхалась. Сверху ахало и трещало от продолжавшегося обстрела. На середину вышла Шарен, как всегда восхитительная и прекрасная, и запела.

Ее тело, лицо и глаза играли отсветами огня и искр, ей изумительно шло и это сценическое оформление. Это было ее последнее шоу, а мы, задыхавшиеся и падавшие без сознания, — ее последние зрители. Все смотрели, не отрываясь, на ее танец в плывущем от нестерпимого жара воздухе. Я мысленно был ей благодарен, что последние минуты будут именно такими, и не будут омрачены постыдными трусливыми мыслями и отчаянием. Ее помощница вела трансляцию этого концерта, снимая на телефон. Я взглянул и охренел — 245 миллионов человек смотрели это сейчас, сколько посмотрит в записи? Она сделала попов, свой бой выиграла и торжествовала, выстрелив высокой нотой изощренные проклятия в адрес Церкви в свод пылающего Собора, взмахнув руками и крутанувшись на пятках. Прямо над нами отчаянно хрустнуло, снаряд вошел в перекрытие, на нас обрушилась туча черной пыли, а за ней балки, плиты, камни и горящая труха.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Васту-Ньюс вели репортаж с беспилотника из Аль-Аранб, города на центральной трассе долины Чобан, куда утром ворвались кочевники. Пылали несколько домов, по городу шел грабеж, жители бежали в разные стороны. Из торгового центра валил черный дым, по улицам клубилась пыль, поднятая стаей джипов. Трансляция шла без звука, но в соцсетях было полно видео, снятых участниками событий. Жители в ужасе постили, как по улицам движутся внедорожники с пулеметами. Бородатые патлатые мужики въезжали на джипах прямо в саманные хижины, какая приглянется, и взламывали шкафы, лезли в подвалы, хватали компы, бытовую технику, выносили и складывали в багажники. За ними на улицы въезжали грузовики с женщинами и детьми, которые разбегались по домам, выгребая все остальное — посуду, еду, одежду, игрушки. По подвалам и крышам рыскали в поисках не успевших бежать жителей — у них по карманам были деньги, а у некоторых и золото. Найденных рвали, вытаскивали наружу, били и потрошили.

Местные, в крови, сидели ошарашенные во дворах у стен своих домов, глядя на ликующих захватчиков. Варвары тоже бросали в сети посты торжества. Хвастались на фотках трофеями — показывали добытые телефоны, трясли купюрами, демонстрировали в багажниках пылесосы и кондиционеры, щедро сыпали друг другу сотнями лайки. Дети хвастали шоколадками, плюшевыми зверушками, и тоже телефонами. Бабы грабили молча, не постясь, сваливая все подряд в большие баулы.

Нигде так рядом не увидишь чьи-то радости с чьим-то горем. Местные были в прострации, кто сидел в ступоре, кто рыдал над убитыми, кто-то порезанный, испускал дух и бесполезно молил о помощи. А в городе стоял настоящий праздник. Из каждой машины орала веселая музыка, кочевники хохотали и пританцовывали перед телефонами друзей. В небо взвивались праздничные фейерверки из разграбленного магазина и дым пожарищ.