Изгой

Уже с десяти метров высоты, Лилит и Маат увидели облака пыли за лагерем, тысячи джипов со всех сторон въезжали в лагерь, ехали мимо лагеря, охватывая в клещи, как на охоте, толпы женщин. Вертушки поднимались и было видно, как внизу машины яростно врубаются в толпы, давя колесами колотя бамперами перепуганное мясо, как дикими ланями женщины скачут в разные стороны, падают подстреленными черными птицами на песок. Счастливые мужики, выпрыгивая из кабин, хватали их за волосы, ударами по голове и ребрам выбивали их из сознания, насиловали и резали. Дети мешались под ногами, семеня за мамками, цепляя их за ноги, мальчики бросались на мужиков и падали в песок с разбитыми ударом ноги головами или пристреленные из автомата. В вертолете не было слышно визга и стрельбы, хрипов и хохота. Но Лилит казалось, что она слышит не только эти вопли и стоны, но и запах распаренных тел, спермы, крови, пота, восторга и отчаяния.

Первобытный уклад и примитивная экономика варваров не знала, за чем могут быть нужны рабы или рабыни, кормить их было не чем, а суровые нравы не позволяли мужчинам брать в жены чужеземок, да еще и порченных. Все, что можно с них было взять — только этот знойный полдень, жаркий час охоты и праздник мужества и силы, мгновения абсолютного превосходства, минуты свободы от всех мыслимых правил.

Маат снимала, корячась с камерой возле иллюминатора, Лилит с усилием держала за плечи очнувшуюся Мадину, лежавшую у нее головой на коленях. Давила, прижимая ее лицо к себе вниз живота, не давая ей поднять голову и посмотреть в окно. Чувствовала, как мокнет у нее платье на животе и лобке от слез Мадины, как мелко трясется ее голова, и как горячо и прерывисто она дышит.

Глава 6

6,1

Смотрел в камеру переднего обзора. В отличие от имитационной программы в «окнах» тут был настоящий космос, так выглядело то, куда я лечу. Серая рябь, не нарушаемая ни чем. Никаких объектов, ничего, кроме серой мельтешащей хмари. Только в правом нижнем углу этой пустоты бегущий поток цифр — пройденный путь, скорость, координаты, параметры курса.

Рябь была не в камере, а у меня в глазах. В глотке стоял комок, тошнило, все время тревожа позывами рвоты. Болел лоб, тяжко чувствовались по всем венам удары сердца. Я только начал приходить в себя, хотя бы стал примерно понимать, где я нахожусь, какой сейчас день… Улетал из Белолессии, считай, на автомате. Задал курс в сторону «на хрен подальше». Хорошо, хоть все батареи были заряжены еще до «всего».

Не помогал душ, там сразу тошнило. Не помогал сон. Вместо сна впадал в гулкий провал и только видел, как скролится передо мной бесконечная лента какой-то соцсети — десятки, сотни чьих-то профилей проматывались, мелькая лицами, глазами, улыбками. Казалось, я узнавал их. Это были те, кого я видел на Соборной площади. Теперь они неслись мимо, бесконечным рядом имен, ников, наивных постов, смотрели на меня.

Врубал время от времени каналы медиа. Как назло, все время попадал на новости с Крама. Остов Собора опять был похож на скелет, площадь покрыта пеплом и ломаными камнями. По экрану то ехали грузовики, наполненные трупами, то опять и опять показывали предсмертный танец Шарен, то несли гробы меж кладбищенских оград и опускали их в могилы. Тут и там голосили матери, потом колесили по улицам Маршана бронетранспортеры. Я в ярости менял канал, но попадал на какие-то боевые сводки с Z Апполона, трупы в горных ущельях Дерских скал, трупы в джунглях Флорины, жуткие раздувшиеся трупы на болотах. Нажимал на другой канал и видел до горизонта усеянный женскими трупами песок в Нар-Амане, синие женские ноги, ягодицы, задранные и скомканные к грудям одежды. Тлеющие останки какого-то города. Наконец, мне улыбнулся из лужи своим отражением труп доктора Фадира.

В бессилии, потушил плазму экрана, откинулся на кровати, глядя в потолок. Еще раз сканировал себя доктор-программой. Я совершенно здоров. Эти ощущения — чисто психологические, видимо, связанные с отравлением угарным газом и удушьем в Соборе. Значит, не поможет никакая таблетка, это можно только перетерпеть. Я ворочался и не мог найти позу хоть немного комфортнее. Продолжало мутить, согнувшись, опять блевал в пластиковый тазик, свесив лицо с края кровати.

С каждым разом все труднее проходить через это. Я лежал потной мордой в мокрой подушке и вспоминал свои прошлые, одну за другой, уходя все дальше по своей биографии. Когда я сдох в первый раз?