Изгой

— Честно, не знаю. Вообще все фанатики всегда стремятся напарить весь мир вокруг, что они единственные истинные и праведные, и непременно, что они вечные. Заваливают все архивы и поисковики хламом своих файлов состряпанных, что они от Адама, от Большого Взрыва. Первым делом книги «неправильные» жгут и цензуру вводят. Они всегда так или иначе приходят к мысли подчистить и там, под землей.

Но есть у меня на счет 7-й Х Гарпии и отдельные подозрения. Эта планета может помнить что-то очень важное для всей Вселенной. Был у нее в биографии один момент, один очень непростой персонаж может хотеть «стереть» этот кадр. Если так, то все будет намного сложнее. Но ты ж не из пугливых же, правда? Кстати, там есть кое-какие твои друганы на 7-й Гарпии.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

— Хорошо, я дам вам возможность переговорить с двумя задержанными. Только без камеры. Они плохо выглядят. Не смотрите так на меня. Тут война, и они военнопленные. С ними работала моя контрразведка. Меня никто ни в чем не обвинит, закон я не нарушал, но показывать это не надо.

Майор Клосс сидел на раскладушке в своей палатке, в майке, почесывая рукой густые волосы на груди. Его стоявшие рядом сапоги, увенчанные мокрыми носками, давали отдых разутым ногам. На табуретке рядом с раскладушкой стоял стакан с чаем и поднос со сладостями.

— Я не должен к пленным пускать прессу, но я с уважением отношусь к Фадиру и с доверием — к вам. Этим парням — пленным боевикам уже ничем не помочь. Но я хотел бы чтоб у вас хватило ума и профессионализма, чтобы донести их истории до других. До таких же, как они. Таких миллиарды в галактиках. Их сюда привели не вера. Привела мечта о справедливости и том, что они имеют право на счастье. Это потом уже они поверили, что есть бог, который им это даст, и поверили, что все это случится здесь, в долине Чобан. Вам станет их жалко, не думайте, что мне не жалко их. Но все уже решено, они умрут. Не знаю за чем, но я уверен, что их истории должны быть услышаны. Хотя бы, чтоб не верили другие.

Клосс кивнул офицеру, и тот предложил Вагнеру, Тору и Волосу идти с ним.

Стояла беззвездная темная ночь, иногда протяжно выли собаки — больше ничто не нарушало тишины. Они прошли в потемках, аккуратно ступая по песку, к железному вагончику без окон. Отворив тяжелые двери, вошли внутрь. Слабо светилась единственная лампочка в потолке. За деревянным столом, похожим на школьную парту, сидел здоровенный сержант в одних шортах, держа на коленках автомат. Перед ним была полная банка окурков и бутылка воды. Офицер, подтянув ногой табуретку, уселся в дверях, тоже положив автомат на колени.

В вагончике было жарко и душно, тут не было не то, что окон, но даже форточек. Посреди вагончика, на железных цепях-растяжках висели прикованные за руки за ноги два тощих парня не понятного возраста, синие от сплошных гематом по всему телу, изрезанные бурыми линиями порезов. Они были обриты наголо, прическу заменяли подтеки крови и расплывавшиеся синяки. У одного вместо уха была сочащаяся кровавая рана. Из одежды были только трусы — грязные, в поту, моче и крови, едва державшиеся на тощих задницах. Под каждым было мокрое темное пятно.

Пахло мочой, распаренным мясом и страхом. — Их можно расковать? — спросил Волос. — Нельзя, — ответил офицер, — Они парни с сильным понятием долга. А долг каждого пленного — сбежать.

Обращаясь к распятым, сержант объяснил:

— Эти трое — журналисты. Говорят, что честные. Ваша участь уже решена, а они — не следователи. Не пытайтесь перед ними оправдываться, им не интересно кто из вас сколько убил. Считайте, что это последние люди, которых вы видите. Но то, что вы им скажете, будет единственным, что о вас будут знать, когда вас не станет. Возможно, вы верили в другого бога, и верили другим священникам, но исповедоваться придется — перед этими.

Трое подошли к тому, что был распят слева. Волос посмотрел ему в глаза, пытаясь оживить. Тронул его мягко за плечо и стал ему говорить тихо, почти в ухо: 'Мы такие же, как ты, мы одной крови. Прости, пацан, нам свезло, что мы не вляпались, как ты, мы живы, сыты, на свободе. Прости, братан, мы тебя не можем отсюда вытащить. Но помоги нам, и всем таким, как ты и мы. Всем, кому нет места на земле, кого отовсюду гонят. Что у вас тут случилось? Как ты сюда попал? За что вас так ненавидят? Почему вас разбили?

Его звали Дис. Он родился на 4-й Цефея, в приемной семье. Друзья, соседи, учителя все время ему говорили, что он талантливый и умный, он хорошо учился в школе, потом в медицинском институте. У него были мечты — работать, любить, жить: