Изгои. Роман о беглых олигархах

– Не хами, – спокойно сказал Микаэл, – в моем доме нельзя курить. Ты, Паша, извини за грубость, но ты можешь сказать своему новому хозяину, что я согласен встречаться. Я сейчас уже вижу, что мне одному это дело не поднять. Там шестьдесят гектаров земли, из них землей можно назвать от силы пять процентов, остальное скальные породы: базальт, гранит, туда-сюда. Бабки на разработку нужны огромные, а за кредитом обращаться – только шум поднимать. Сразу народу набежит прорва, из «Де Бирс» приедут к этому мутанту – президенту танзанийскому, и я могу вообще всего лишиться, а я за тот участок немало отвалил, между прочим. Короче, так: я сам ему звонить не стану. Появился ты? – прекрасно. Работаешь на Феликса? – очень хорошо, хотя, не скрою, я мог бы платить больше, зная, как ты можешь и умеешь работать.

– Мы бы с тобой не сработались, Мика. Не обижайся, но ты слишком авторитарен, а у меня спина плохо гнется. К тому же у нас с тобой, помнится, были когда-то серьезные противоречия, я очень хотел тебя посадить, а ты этому активно возражал. Да и курить у тебя в доме нельзя.

– Ну, как знаешь, – его задели мои слова, вон как ноздри раздуваются. Прямо скаковой верблюд. Работать на него, каково? Да я подыхать буду… – Когда будет ответ? Я бы мог, конечно, и сам ему позвонить, договориться, но не хочется лишать тебя интересной работы.

– Хочешь унизить меня, Мика? Отыграться за прошлое? Валяй, я не обижусь. Ты себя мнишь тем-кто-может-показывать-пальцем? Это ты напрасно, мною понукать себе дороже выйдет.

Произнося этот полный пафоса спич, я медленно отступал к двери, а Микаэл так же медленно, молча шел на меня. Наконец я споткнулся о дверной порог и чуть не упал. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно жалко, но на то она и жизнь, чтобы порой выпадала возможность крепчать в таких ситуациях и, стиснув зубы, идти к намеченной цели. Промежуточные курьезы не вспоминаются, когда плюешь на могилу гадины. Я жесток, к чему скрывать, меня вырастила система, и порой то самое выражение про «упавшую планку» подходит ко мне как нельзя лучше. Но я сдерживаюсь. Нет на свете полностью, по настоящему хладнокровных людей, и то, что именуется обычно «железной выдержкой», есть лишь маска, умело приклеенная на лицо, внутри же вовсю бушует адреналин, разрушающий сердце и нервную систему. Лучше заорать, выплеснуть все наружу, но если бы это было возможно всегда, то, наверное, такой гадости, как инфаркт, на свете и в помине бы не осталось. Коварно сердце человеческое – никогда не реагирует тут же, адекватно проблеме, но накапливает в себе боль и потом сразу всем этим боезапасом стреляет по самому себе.

Я упал бы навзничь, но схватился обеими руками за дверной проем. Удержался. Выпрямился с видом не успевшего потеряться достоинства.

– Бывай, Микаэл. До встречи. Поверь, была бы моя воля, я никогда бы тебя не потревожил. Ты прав – работа есть работа, вернее, не работа, а служба. Я же того, служивый человек. Завтра увижу Феликса, переговорю с ним и сразу дам тебе знать.

Был я в тот момент похож на лебезящую болонку, но хромой клюнул, заулыбался. Они любят такие «победы». Козлы вонючие.

– Ага, давай, Паша. Попутного ветра. И вот еще что, давай общаться согласно субординации. Вот тебе карточка твоего коллеги, он отвечает за обеспечение моей безопасности, ему и звони, он мне передаст.

* * *

Она встретила меня в прихожей. Молча подошла, обняла, не дожидаясь, пока я сниму куртку.

– Ты пахнешь дождем. Я люблю этот запах с детства, он мне напоминает Ригу. Там часто шел дождь. Ты будешь ужинать? Я сходила в магазин и приволокла целый мешок еды. Инстинкт женщины, к которой вдруг – о счастье! – откуда ни возьмись на голову свалился мужчинка. Надо же его удержать всеми доступными средствами…

…От полуфабрикатов, даже очень качественных, у меня начинается головокружение, настолько они, что называется, «приелись». А здесь, как в сказке: суп-рассольник «Любовь алкоголика»! Я ел его с такой жадностью, как будто хотел наесться впрок на всю оставшуюся жизнь.

– Женщина, которая умеет варить такой рассольник, заслужила Нобелевскую премию в области кулинарии. Жаль, что такая не выплачивается. Старикашка Нобель был, видать, равнодушен к подобным вещам.

– Жаль только, что огурцы магазинные, маринованные. Меня мать научила, – Вика вздохнула, – а вот до всего остального пришлось доходить самой. Я столько шишек набила… Да и вообще половина жизни прошла совершенно по-идиотски. Знаешь, я каждое утро поднимаюсь с таким чувством, что это в последний раз. Представляешь, что у меня внутри?

– Часовая мина?

– Именно. В твоей семье, ну, в которой ты вырос, есть какая-нибудь фамильная сказка?

Я изобразил на лице задумчивость.

– Нет. Отец был военным, мать учительницей математики, гарнизонная жизнь, все скучно, одним словом. Я был предоставлен сам себе и за это благодарен своим родителям. Так иногда бывает, что ребенок воспитывает себя сам и что-то путное из этого получается. Правда, не в моем случае, – хохотнул я. – А что, в твоей семье есть фамильная сказка?