Изголовье из травы

Третий принцип – «саби». Покой, притушенность красок, гармония, достигнутая скупыми средствами, невысказанное, затаенное. Печаль от необратимо исчезающего мгновения. Точного перевода нет. Мне кажется, суть этого дела выявил один монах в своей молитве, записанной в путевом дневнике:

«Не дай мне быть ослепленным яркостью, не дай мне быть плененным красками, когда я смотрю на весенние цветы или на багряные осенние листья, но научи меня, что мир непостоянен, когда я любуюсь утренней росой или вечерней луной».

И это не относится к строфам, которые просто говорят о тишине или отрешенности. Космический гул «саби» должен пронизывать жизнь конкретного земного предмета, который ты описываешь в стихотворении.

Очевидная для Басё буддийская идея бренности и иллюзорности бытия привлекла в поэзию четвертый принцип – родного брата «саби» – «моно-но аварэ» – «грустное очарование вещей», когда в магической формуле слов или в наброске пейзажа внезапно открывается ускользающая красота.

В последние свои годы Басё в пику подражателям, которые так и норовили наполнить хокку ложным пафосом и фальшивым глубокомыслием, провозгласил новый ведущий принцип: «каруми» – легкость, непритязательность, прозрачность формы, наполненной поистине глубоким смыслом, юмор, теплое сочувствие к людям много видевшего и испытавшего человека. (Между прочим, большинство поэтов, даже преданные Учителю ученики, с негодованием отвергли этот революционный принцип, за его непредсказуемость и взрывоопасность).

Похоже, в своей Банановой хижине Басё был руководителем семинара, такого, какой у нас в Союзе писателей много лет вел поэт Яков Лазаревич Аким. По такому же принципу: чтения, обсуждения, выпуск сборников и альманахов.

И Мацуо Басё, я заметила, слово в слово говорил ученикам то же самое, что и нам Яков Лазаревич:

– Твои мысли могут блуждать где угодно: в мире природы, святых мудрецов, можешь описывать императорский дворец или келью отшельника. Не возбраняется даже – нищих и монахов. Но не дай тебе бог слагать стихи о чем-то, что самого тебя не затронуло: это будет иметь дурные последствия и, кстати, в первую очередь повредит тебе самому.

Или:

– Надобно запечатлеть в слове то мгновение, когда сияние, исходящее от вещи, еще не погасло в твоем сердце.

– Хокку возникает тогда, – говорил он, – когда семь чувств и десять тысяч форм запечатлеваются в твоей душе. Например, если говорят о соловье, который поет, опустившись на ветку сливы, то это не хокку. А если сказать: «Соловья опрокинула навзничь первая трель» – это хокку.

Еще он говорил:

– Следует сочинять так же стремительно, как возникают знаки из-под кисти умелого каллиграфа, не допуская посторонних мыслей. Это подобно также стрельбе из лука. Однако новичку тут легко можно сбиться с пути.

– В каждом маленьком хокку, – учил он, – пускай чувствуется дыхание огромного мира.

А это нам вообще Яков Лазаревич Аким повторял на каждом семинаре:

– Человек, создавший за всю свою жизнь три-пять превосходных хокку, – настоящий поэт. Тот же, кто создал десять – замечательный мастер.

(Сам-то Басё оставил около тысячи прекрасных стихотворений. И написанного им хватит, чтобы нагрузить хорошую повозку).

Недоговоренность и тот и другой называл сестрой таланта.

Басё первым провозгласил, а художник Ван Гог спустя двести лет подтвердил: видеть надо все, как при вспышке молнии.

Вот это мне страшно нравится:

– Сосне учись у сосны, бамбуку учись у бамбука. Забудь о своеволии. Когда человек проникает внутрь вещи, она открывается ему вся до самой малой малости, порождая чувство, которое тут же становится строфой.

Еще Учитель говорил, что, высоко воспарив душой, следует возвращаться к низкому. Надо стремиться отыскать истину в повседневности. Хайкай берет все, говорил он, что непригодно изящному искусству слова. Соловей, поющий в цветах, тут превращается в соловья, роняющего помет на лепешку, и таким образом, мы понимаем, что живо еще воспоминание о встрече нового года.

– Выходит, по-вашему, – кто-то спросил у него, – в стихотворении можно говорить об испражнениях?

Учитель ответил:

– Ничего дурного в том нет. Однако даже в цикле из ста строф нельзя упоминать об этом дважды.

– В хокку, – считал он, – есть три главных правила: искренность, непричесанность и соразмерность. (Всего-то навсего, – добавим мы от себя).

– В основе всякого творения, – напоминал, – лежит Учение о неизменно-текучем. Если забыть о неизменном – легко лишиться почвы и опоры. Забудешь о текучем – утратишь новизну.

– Неверно было бы хокку составлять из разных кусков, (бесценные давал он советы, бесценные!!!), – трехстишие надо ковать, как золото.

– Пускай твои хайкай, – он говорил, – рождаются из сердца, а не от мастерства.

И посвящал их в такие тонкости!