Изюмка

Между будкой и стеной дома оставалась неширокая щель. Воткнувшись в нее и отвернув лицо к водосточной трубе, Изюмка дал волю слезам. Так все хорошо начиналось! И так плохо кончилось! И денег Варьке на кофту как не было, так к нет! У-у!

Хлопнула фанерная дверь будочки, несколько медленных тяжелых шагов – и смуглый сапожник, оказавшийся неожиданно высоким, ссутулился над Изюмкой. Несколько секунд он молчал, а потом положил Изюмке на плечо тяжелую бугристую ладонь и сказал хрипловато и неуверенно: «Такой кароший малшик. А чего плачет?» – Изюмка поднял лицо, увидел синеватый подбородок, щеточку усов, а над ней две длинных черных ноздри. – «Ничего…» – всхлипнул он. Ноздри нырнули вниз вместе с носом, а на Изюмку глянули печальные продолговатые глаза. – «Ничего люди не плачут. Даже маленькие малшики… Пойдем ко мне,» – Не отпуская изюмкиного плеча, сапожник обогнул будку, протолкнул мальчика внутрь и усадил на высокий вращающийся стул. – «Хочешь, подковку прибью? Крепкий подковка! Цокать будешь, как хороший лошадь?» – Сапожник глянул на изюмкины башмаки и, прикидывая, подбросил на ладони тускло блеснувшую в полете подковку. – «Ой нет, спасибо, не надо! – испугался Изюмка. – У меня денег нет!» – «А то я слепой, не вижу! – улыбнулся сапожник. – Нет денег – не надо. Так прибью!» – «Нет, нет, спасибо!» – Изюмка опустил голову и утихшие было слезы снова закапали ему на колени. – «Нет, нет! Чего плакать? Плакать не надо!» – встревожился сапожник, суетливо оглядываясь вокруг, в поисках того, что могло бы отвлечь Изюмку. Потом присел на корточки, снизу вверх глянул в изюмкины глаза. – «Хочешь, я тебя песня научу петь?» – «Чего?! – удивился Изюмка. – Зачем? Я умею. У нас урок пения есть…» – «Нет, – решительно возразил сапожник. – Эта песня ты не знаешь. Эта кароший песня. Потому что смешной. Когда грустно, поешь – и сразу смеешься… Вот слушай, – сапожник скорчил смешную гримасу и пропел, отбивая такт на перевернутом ящике:

„Салавей кукушка
Долбанул в макушка.
Ты не плачь, кукушка,
Заживет макушка…“

Изюмка улыбнулся сквозь слезы.

– „Вот видишь! – обрадовался сапожник, – Какой кароший песня! Ты ведь ее не знал, да?“

– „Не знал,“ – кивнул Изюмка. – „Вот видишь – смешной песня. А плакать не надо. Так всегда бывает – плохо, плохо, грустно, вай! А потом – ой! – смешно, хорошо! Да. Вот возьми на память, – сапожник протянул Изюмке большой желтый гвоздь. – Глянешь – вспомнишь про кукушку. И смешно. Да?“ – „Спасибо, – Изюмка взял гвоздь и зажал его в кулаке. – Я запомню. Спасибо!“

* * *

Изюмка позвонил и прислушался удивленно: за дверью разнеслась затихающая вдали хрустальная мелодия. Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла Илона. – „Проходи,“ – смущенно сказала она и отступила назад. – „Я пришел. Вот,“ – сказал Изюмка, вошел в коридор и снял ботинки. – „Ты есть хочешь?“ – спросила Илона. – Я сейчас ем.» – «Тогда хочу», – сказал Изюмка и почувствовал, что действительно хочет есть. – «Очень хорошо, – обрадовалась Илона. – А то мне одной всегда скучно есть. А тебе?» – «Мне не скучно, – заметил Изюмка. – Было бы чего пожрать…» – «Ой, у меня много всего. Вот ты чего хочешь: гречневой каши с молоком, блинов с мясом или щей?» – «Чего не жалко.» – «Да ничего не жалко, – удивилась Илона. – Я сама ем блины. Я мясо выковыриваю и даю Муське. А внутрь кладу варенье. Вот так. Очень вкусно… Тебе так сделать?» – «Я и с мясом могу…» – «Ну тогда ешь как хочешь. А щей налить?» – «Наливай!» – «Ой, как хорошо! Получится, как будто бы я их съела. И выливать не надо. А то мама по кромке на кастрюле проверяет, ела я или нет. А Муська щи не любит…»

«А мой Мурик все жрал…» – вздохнул Изюмка. – «Что ты, Муська такая избалованная! – пожаловалась Илона, выковыривая начинку из очередного блина. Изюмка тут же собрал ее в ладонь и высыпал себе в рот. – Ей мама яйца дает. Для витаминов. Так она ест только желток. Приходится отделять. Я если немножко белка попадет, так она фыркнет и отойдет… Представляешь?!» – «Угу, – Изюмка хлебал щи, заедая их блином. – Очень вкусно.» – «Хорошо, – сказала Илона. – Я сама есть не люблю, но когда другие вкусно едят, мне нравится.»

«А вот это – моя комната,» – объяснила Илона, пропуская Изюмку вперед. В углу стояло что-то, напоминающее плоскую диковинную клетку. – «Это и есть то, на чем ты играешь?» – спросил Изюмка. – «Да, это арфа.» – «Какая здоровая!» – «Нет, она только треть настоящей. Те – в три раза больше.» – «Сыграй чего-нибудь…» – Изюмка почему-то подумал, что сейчас Илона начнет ломаться: да я не помню, да я не умею!.. – Но Илона ломаться не стала. – «Подожди, – сказала она. – И отвернись. Я сейчас переоденусь. Мне платье специальное сшили. Для концерта.» – Изюмка послушно отвернулся, Илона долго шуршала сзади, а потом сказала: «Все. Можешь смотреть.» – Изюмка оглянулся и окаменел. На Иконе было белое шелковое платье до самого пола. В волнистых пепельных волосах – белый цветок.