Изобретение новостей. Как мир узнал о самом себе

Знаменитая газета Уилкса, «Норт Брайтон», была прямым ответом на попытку Бута формировать общественное мнение при помощи своего собственного недавно учрежденного издания, которое называлось Брайтон[830]. Уилкс начал первый выпуск высокопарной речью в защиту свободы прессы, «твердого оплота свободы в этой стране… под гнетом злобных министров». Начало было многообещающим для любителей политической философии, однако журналистские принципы Уилкса лучше выражены в типичном откровенном обращении к его финансовому покровителю, лорду Темплу: «Никакая политическая газета не придется по нраву публике, если ее не приправить хорошенько сатирой на личности»[831]. «Норт Брайтон» была беспощадно грубой, вызывающе откровенной и часто переходила на личности. Союзники из вигов снабжали ее поистине разрушительной информацией. Так, обличение хищений в армии завершалось безумным обвинением против Государственного секретаря: «Самый коварный, низменный, малодушный, грязный выскочка, который когда-либо протискивался к креслу секретаря».

Причем Уилкс не принимал этих высказываний всерьез. Когда Джеймс Босуэлл обвинил его в агрессии по отношению к Сэмюэлу Джонсону при встрече на нейтральной территории в Италии, Уилкс радостно признался, что как частное лицо он весьма высокого мнения о Джонсоне, но при этом сказал: «Я взял за правило проявлять агрессию ко всякому, кто против меня и моих друзей»[832]. Журналистика для него была не инструментом для передачи новостей, а двигателем пропаганды. «Норт Брайтон» жила тем, что «вонзала кинжалы в грудь некоторых неугодных». Не все жертвы относились к этому спокойно, но дерзости Уилксу было не занимать, а освещенная в прессе дуэль с одной оскорбленной жертвой из числа аристократов, графом Талботом, лишь способствовала его славе. Когда власти попытались заставить его замолчать, пообещав должность, Уилкс пообещал, что и об этом тоже все вскоре узнают.

Многое и вправду стало известно во время газетной кампании против Уолпола. Уилкс вышел на новый уровень, связав все политические неудачи с личностью короля. В печально известном номере 45 «Норт Брайтон» Уилкс высказывался с беспрецедентной вольностью о речи короля, зачитанной от имени монарха на открытии Парламента:

«Каждый, кто считает себя другом этой страны, должен сокрушаться о том, что коронованная особа, наделенная столь великими и благородными качествами, которую Англия верно чтит, может дойти до того, чтобы давать от своего священного имени разрешение на самые гнусные деяния… Я желаю, так же как и любой человек в королевстве, увидеть честь короны восстановленной в истинно королевском величии. Я проливаю слезы, видя, как она опустилась до торговли собой»[833].

Это не могло остаться без ответа. Власти выпустили ордер на арест всех, кто был связан с публикацией. Ставки поднялись. До этого момента «Норт Брайтон» была, по сути, инструментом споров внутри политической элиты. Теперь же, после ареста издателя, типографа, перевозчика и разносчиков (всего 49 человек), у Уилкса появилась возможность, которой он так ждал: испытать на прочность границы свободы прессы.

Судебное дело касалось двух вопросов: мог ли Уилкс как член Парламента быть освобожден от ареста за клевету (пусть даже такую чудовищную); и насколько был законен ордер на арест, в котором было названо скорее само преступление, чем его участники. По обоим пунктам «Норт Брайтон» была оправдана. Участников публикации освободили и выплатили им компенсацию за ложный арест. Уилкс стал знаменитостью. До суда Уилкс тревожился, что его никто не знает в лицо. Теперь этот недостаток был исправлен, в первую очередь, благодаря враждебному, но очень широко распространенному печатному органу Уильяма Хогарта (он был тори, а значит противник). Вскоре лицо Уилкса было повсюду: на листовках с балладами по случаю его освобождения, отпечатанное на фарфоровой посуде, на чайниках, на табачных листах[834]. Таковы были плоды славы в Лондоне XVIII века. И хотя обвинения в непристойном поведении и бегство за границу замутили воду, у Уилкса все еще были сторонники. Его борьба за место в Парламенте от Миддлсекса в 1768-м и 1769-м сделала его чуть ли не национальным героем.