Пресса приободрилась и стала пробиваться дальше по всем фронтам. «Ландон Дэйли Пост энд Дженерал Адвертайзер» была в основном рекламной газетой, пока новые издатели, Генри Вудфолл и его сын Генри Сэмпсон Вудфолл, не дали ей новую жизнь. Газету переименовали в «Паблик Адвертайзер», а ключевым нововведением стало то, что вдобавок к известиям внутренней политики в газете появились резкие политические эссе, публикуемые анонимно как «Письма Юния». Они имели весьма антиправительственный настрой, так что в 1769 году письмо, адресованное королю, привело к аресту Вудфола-младшего и нескольких других членов редакции, лишь перепечатавших то, что, по сути, было невероятно точным личным выпадом. «Главное несчастье всей вашей жизни, — писал Юний королю, — в том, что вы никогда не услышите голоса правды, до тех пор, пока не различите его в жалобах вашего народа»[835]
.Трое редакторов предстали перед судом. Лорд Верховный судья Мэнсфилд управлял присяжными, так как только судья мог определить, имела ли место мятежная клевета. Присяжным предстояло установить, были ли обвиняемые ответственны за эту публикацию.
Упрямый отказ присяжных следовать указаниям коренным образом изменил закон о клевете и значительно уменьшил случаи его использования как средства контроля над прессой. Хотя обвинение в мятежной клевете все еще висело над прессой, английским властям нужно было убедиться в сговорчивости коллегии присяжных, а не только в послушном судье, а это было сложнее.
16.1. Плоды славы. Джон Уилкс, увековеченный на эмали
До сих пор газеты направляли свои нападки на правительство, и в этом они полагались на поддержку недовольных из числа политической элиты. Теперь внимание переключилось на прерогативы Парламента как такового. Право на публикацию процедур заседания Парламента было спорным на протяжении века, с тех пор как репортажи с заседаний поддержала парламентская оппозиция Карлу I в 1640 году. Во времена Реставрации свобода была урезана Карлом II, затем это право периодически вновь возвращали и снова запрещали. Это было, в основном, заботой оппозиции, о которой она легко забывала, случись ей оказаться у власти. Газеты подрывали авторитет власти, печатая «отрывки» из речей, зачастую имеющих отношение больше к воображению автора, нежели к реальному положению дел. Сэмюэл Джонсон, создавший себе имя на парламентских репортажах, признался друзьям, что так полюбившаяся всем речь Питта была полностью его работой: «Я написал эту речь в каморке на Эксетер Стрит»[836]
.Идея возникла в 1771 году, когда типограф замечательного «Миддлсекс Джорнал ор Кроникл оф Либерти» был призван к ответу вместе с другими соучастниками из-за того, что они предали гласности дебаты в Палате общин, что противоречило регламенту. Уилкс, бывший теперь лондонским чиновником, смог при помощи бессовестных манипуляций судебным процессом добиться закрытия дела на основании того, что заявленное нарушение не противоречит существующим законам, а обнародование опровергает неотъемлемые права. Дабы не вступать в открытое противостояние с мнением лондонцев, Парламент сдался. Больше попыток репортажа с парламентских дебатов не предпринималось. Поскольку ведение записей было теперь запрещено, журналистам приходилось полагаться на несовершенную память и живое воображение[837]
.Эти противостояния ознаменовали замечательный прорыв в принципах свободной прессы, обладающей правами как докладывать о событиях, так и предлагать читателям свое мнение (и, в том числе, едкую критику). В начале XVIII века Верховный судья Холт считал, что критика правительства является преступлением, потому что «для всех правительств необходимо, чтобы народ имел о нем хорошее мнение»[838]
. Шестьдесят лет спустя такое мнение уже считалось устаревшим; стало аксиомой утверждение о том, что «государственных мужей следует исправлять, если они совершают промахи, и карать, если они совершают злодеяния», и делать это должна пресса[839]. Человек типа Уилкса вполне мог выжить — и даже благоденствовать — благодаря тому, что его взгляды претерпевали трансформации довольно быстро. Это защищало его от последствий его неуемной наглости, которая веком раньше могла привести его к краху.Как пресса собиралась распорядиться новыми свободами, еще предстояло увидеть. Некоторым казалось, что теперь газеты приобрели право высказываться с неприличной грубостью. Когда в 1772 году «Миддлсек Джорнал» напечатал комментарий по поводу королевского путешествия, многим казалось, что это нарушило установленные границы приличия: