Junior (СИ)

В наступившей тишине, стоя посреди разгромленного дома он не сразу понимает, что…

…у них получилось?

У них получилось победить Аластора Грюма?

— Episkey, — хрипло выдыхает Барти, направляя палочку на себя. Резкая боль в грудной клетке и обжигающе-острая в боку неохотно успокаиваются до терпимого уровня. — Хвост, живой?

Хвост отвечает неразборчивым скулением. Крови с него натекла целая лужа, поэтому Петтигрю дрожащими руками ищет в карманах крововосстанавливающее зелье. И даже находит — три склянки разбились, а последняя, четвертая цела. Барти ухмыляется: таким везунчикам, как Хвост, и Феликс Фелицис не нужен.

— Удачно получилось… — Барти аккуратно перекладывает пойманную палочку Грюма в правую руку. Та ложится как влитая: палочка признала его победу и будет служить ему так же верно, как и прошлому хозяину.

— Чего ты ждешь, — шипит Хвост, — возьми его под Империус!

Барти не торопится отвечать. Комната перед его глазами плавает из стороны в сторону: выложился подчистую, об Империусе можно и не вспоминать. Он сглатывает тошнотворно-кислую слюну, прежде чем заставить себя выдавить хоть слово в ответ.

— Здесь… здесь скоро будут люди Министерства. И маглы. Грохот стоял на весь квартал.

Хвост чертыхается, но принимается за дело: несколько Reparo возвращают выбитые окна на место, осколки, оставшиеся после взрывов, исчезают в небытии Evanesco. Барти не обращает внимания на попытки Петтигрю придать дому Грюма прежний вид, его больше заботит Оборотное зелье. Если алхимики Лютного переулка не облажались, то зелью недостает всего одного ингредиента.

В человеческом глазе Аластора Грюма мелькает что-то, отдаленно похожее на страх, когда он понимает, для чего ожившему мертвецу Бартемию Краучу понадобился его волос.

— Хвост, — сдавленно говорит Барти, пытаясь удержать в себе мерзкое пойло, — подай мне его костыль. И убери гребаный лед.

Он пил раньше Оборотные зелья — в последний раз двенадцать лет назад, в Азкабане — но это превращение оказывается мучительней других. Физически здоровое тело не желает калечить себя подобно Аластору Грюму; Барти хрипит от боли, когда трансформация мнет его плоть как глину, неуклюже заваливается набок, в наполовину потемневший мир. Петтигрю оказывается рядом как раз вовремя, чтобы удержать его на ногах. На ноге.

— Ну ты и урод, — хмыкает Хвост почти что с восхищением. — Как настоящий, Барти.

Крауч чертыхается: зачарованный протез оказывается неважной заменой живой ноге. Не знай он, каков на самом деле Грюм в бою, никогда бы не подумал, что калека способен…

— Глаз, — говорит Барти. — И костыль.

Вставлять искусственный глаз в пустую глазницу оказывается не больно, но премерзко: разум Барти отчаянно не желает мириться с неестественным предметом там, где должна быть живая плоть. Впрочем, когда артефакт начинает работать, Барти забывает об этом напрочь.

— Что такое? — встревоженно спрашивает Хвост, заметив выражение его лица. Барти откашливается: с непривычки его начинает подташнивать.

— Эта штука видит не только сквозь мантии-невидимки. Я знал об этом, но…

Смотреть одновременно вперед и сквозь собственный затылок, не проблевавшись от головокружения, оказывается трудновато.

— Метка, — вспоминает Петтигрю. Барти закатывает левый рукав и кивает: превращение скрыло Метку бесследно. — А ты все еще…

— Да, — говорит Барти. Метку можно скрыть, но не снять. Он чувствует ее, чувствует тепло магической татуировки, ожившей впервые за долгие годы. Даже в искалеченном теле Аластора Грюма.

От размышлений о Метке его отвлекает то, что видит волшебный глаз аврора за стенами дома. И то, что карманные часы на полу — артефакт связи — начинают тонко звенеть.

Хвост понимает без слов, что ему делать. Он укрывает себя и парализованного Грюма мантией-невидимкой, а Барти ловит часы коротким Accio и старается встать так, чтобы разгромленной комнаты не было видно.

— Аластор, что за чертовщина у тебя творится?!

Амос Диггори несколько постарел с тех пор, как Барти видел его в последний раз.

— Доброй ночи, Амос, — ворчит Крауч. — Что могло случиться?! На меня напали в собственном доме.

Выражение лица Петтигрю под мантией-невидимкой стоит всех денег в хранилищах Гринготтса.

— Что?!

— Мои вредноскопы сработали, когда кто-то крался к моему дому через двор, — вдохновенно врет Барти. — Мусорки его атаковали.

— Что?

— Мусорки его атаковали, Амос, ты оглох?

Диггори прокашливается куда-то в сторону от своего артефакта связи.

— И где нарушитель?

— Не представляю, — говорит Барти, — может быть, пара моих заклятий его спугнули. Или мусорки. Во всяком случае, тела я не нашел.

Звук, который передают часы, похож на стон отчаяния.

— Маглы вызвали этих… этих, магловских авроров. Отдел борьбы с неправомерным использованием магии… Аластор… у тебя были предыдущие правонарушения?

Барти бросает короткий взгляд на парализованного Грюма, на оплавленные стены, и решает, что были. Диггори истолковывает его неопределенное хмыканье правильно.