Junior (СИ)

Дементоры были годом раньше у курса Поттера. Барти не может разобраться, рад ли этому: он мог выдать себя, встретившись с дементором, пусть даже твари не узнали бы в нем сбежавшего заключенного.

Он мог сотворить подряд все Непростительные в полную силу, но…

…но он не знал, сможет ли вызвать обыкновенного Патронуса.

Сможет ли когда-нибудь вообще.

Интереса ради Барти пробует, заранее подняв все магические барьеры в своем кабинете. Раз за разом. До изнеможения, до противной дрожи в пальцах и ломоты в висках. Ничего. Даже серебристого дымка.

Он открывает сундук-камеру одним хлестким взмахом палочки.

- Какой у тебя Патронус?

Грозный Глаз – настоящий Грозный Глаз – молчит несколько секунд, осознавая услышанное, а затем разражается громким хохотом и грязными ругательствами. Барти запускает в него слабым Crucio просто от бессильной злобы. Глаз давится руганью, но уже через несколько секунд судороги затихают, и где-то далеко внизу он шумно пытается отдышаться; Барти безразлично прислоняется к высокой крышке сундука. Нога ноет. Проклятая железка. Скоро нужно будет варить новую порцию оборотного зелья.

Что же делать с чертовым Патронусом, если ему придется столкнуться с дементорами… что делать, если Патронус Грюма – никак не королевская кобра?

Раньше он мог вызывать Патронуса. В школе. Учили этому и на Защите – неохотно учили, приходилось тренироваться самому, и Барти помнил, как серебряной лентой гордо и бдительно вилась вокруг него изящная кобра, сотканная из чистого счастья. Потом, когда уже был Пожирателем, ему не приходилось вызывать Патронуса ради необходимости – он делал это пару раз, чтобы проверить, что всё ещё…

Всё ещё.

Больше нет.

- Что, подонок, проблемы? – хрипло рычит Грюм из своей камеры. Зря старается, вне кабинета никто не услышит и звука.

- Патронус, - говорит Барти. Ему нет особого дела до бесед с аврорами – он наговорился с ними всласть за время допросов, в Азкабане он был бы рад любому живому человеку рядом, а сейчас… какая разница, Грюму всё равно конец, едва только исчезнет нужда в оборотном зелье. Барти слегка передергивает от мысли, что лорд может пожелать оставить подставного Грозного Глаза в его лице на месте настоящего аврора, но если это поможет их цели…

Барти внезапно вспоминает, что забыл, когда в последний раз кормил ценного пленника. Он швыряет вниз буханку хлеба и чуть осторожней целится в миску Aguamenti: струя воды с высоты нескольких ярдов плещется о пустую жестянку и разбрызгивается по всей камере. Грюм снова разражается ругательствами.

- В следующий раз засуну к тебе дементора, - ядовито бросает Крауч. Еще неизвестно, кто кого сожрет. – Сколько раз мне накладывать на тебя Империус, старик? Я все равно заставлю тебя говорить. Какой у тебя Патронус? Или у тебя тоже, - Барти ухмыляется, - проблемы?

А ведь Аластор Грюм, убийца и дознаватель, наверняка может вызывать Патронуса. Все авроры могут.

Почему же он – не может? Из-за Азкабана? Из-за того, что множество подчиняющих заклятий изломали его разум? Из-за того, что те немногие счастливые воспоминания, что были у него прежде, выпили из него дементоры, а новых так и не появилось?

Брань Грозного Глаза надоедает ему, но стихает только после приказа Imperio. Крауч имел возможность попрактиковаться в наложении заклятья и противостоянии ему; в конце концов, всё решает сила воли, и, пусть у Аластора Грюма нет сомнений в правильности его борьбы с Пожирателями, Бартемий Крауч умеет убеждать людей.

Он выслушивает монотонный монолог о Патронусе, задает еще пару вопросов и получает ответы. С людьми под заклятьем подчинения очень легко работать. Старый аврор упрямо противится, пытается вырваться из-под контроля, но Барти никогда не держит его долго: это отнимает силы, и, к тому же, Грюму всё равно не выбраться из сундука без палочки или посторонней помощи.

- Тебе сложно вызывать Патронуса? – зачем-то спрашивает Барти. Разговор с марионеткой – подходящий для него способ вести светские беседы. Смешно и мерзко от самого себя: отец тоже так делал, приходил к Барти-младшему, скрытому мантией-невидимкой, разговаривал. Барти был рад. Или Империус диктовал ему эту радость. Иногда отец сдергивал с него мантию, наверное, чтобы напомнить себе, как выглядит его сын. В этих беседах контроль Империус не был абсолютно строгим, иногда Барти мог отвечать правду.

Твоя мать умерла из-за тебя. Ты погубил свою семью. Ты хотя бы сожалеешь?

Я не сожалею. Я хочу убить тебя. Я убью тебя, рано или поздно. Ты не сожалел о том, что отдал меня и ее дементорам, верно? Ты бы сел вместо меня в Азкабан, отец?

- Сложно, - безразлично отвечает Грюм. Барти, не слушая дальше, выпускает его из-под Imperio и захлопывает сундук.

Нет, отец не сел бы в Азкабан вместо него. Он скорбел о матери, но вина за ее смерть в его глазах всегда лежала на сыне. Бартемий Крауч-младший знает, что такое ответственность за чью-то смерть, и за тринадцать лет он достаточно понял, чтобы знать – в этом он не виновен.