К двадцатипятилетию первого съезда партии

В и л ь н о. Октябрь 1897 года. Не первый годъ рабочее населенiе нашего города какъ еврейское, такъ и христiанское (литовское)[111] ведетъ борьбу съ хозяевами. Припомнимъ стачку 200 рабочихъ и работницъ на табачной фабрикѣ Эдельштейна во II половине 1895 года, продолжавшуюся 2 недѣли и кончившуюся побѣдой стачечниковъ, настоявшихъ. на томъ, чтобы не ввели на фабрикѣ женскаго труда вмѣсто труда папиросников. Начавъ съ борьбы за мелкiя улучшенiя,рабочie нашего города дошли до сознанiя необходимости сокращенiя рабочего дня до 10 часовъ (не считая 2 часа, на завтракъ и обѣдъ), и в послѣднiе 3-4 года во многихъ ремеслахъ это требованie рабочихъ осуществлено. Выйдите лѣтомъ въ 8 час. вечера на улицу и вы убѣдитесь, сколь-значительная часть рабочихъ ужъ не работаетъ въ это время. Этотъ успѣхъ борющейся части рабочихъ нашего города заражаетъ и пассивные слои, и борьба за 10-часовой рабочiй день становится все популярнее въ нашей рабочей массе. Конецъ прошлаго года можетъ служить поворотнымъ пунктомъ въ исторiи нашего рабочаго движенiя. Администрацiя открыла систематическiй и жестокiй походъ противъ рабочихъ нашего города. Полицiя и жапдармерiя соперничаютъ другъ съ другомъ, чтобы отличиться перед высшими вачальствомъ ловлей «бунтовщиковъ». Хозяева-евреи, бывшiе прежде въ презренiи у властей, стали ихъ желанными гостями. Ихъ принимаютъ радушно и одного ихъ словеснаго доноса достаточно, чтобы засадить въ тюрьму и гноить по мѣсяцамъ десятки рабочихъ. Власти поняли, какъ опасны для нихъ всѣ попытки рабочихъ улучшить солидарными усилiями свое положенiе, они поняли, что солидарная борьба закаляетъ рабочихъ, и что извѣстный досугъ, за который борется теперь масса, ей нуженъ для изученiя своего положенiя, своихъ интересовъ, и что это изученiе должно ее привести къ сознанiю, что съ самодержавieмъ связаны ея нищета и невѣжество, ея униженiе и безправie. Нигдѣ, гдѣ ведется борьба еврейскаго пролетарiата, ни въ Варшавѣ, Белостокѣ, Минскѣ, Ковнѣ и друг., нѣтъ столько жертвъ царскаго самодержавiя, какъ у насъ. И изъ городовъ съ еврейскимъ населетемъ

[246]

власти такъ обрушиваются на нашъ городъ, потому что они считаютъ его разсадникомъ идей борьбы и свободы, раз-садником классоваго самосознанiя рабочихъ. Однако никакiя преслѣдованiя не въ силахъ остановить ростъ нашего рабочаго движенiя. Сила его особенно проявилась въ текущемъ году въ праздноваванiи перваго мая. Наканунѣ (по нашему стилю 18 апрѣля) по всему городу были расклеены и распространены на еврейскомъ языке (печатныя), на польскомъ и русскомъ — (гектографированныя) майскiя прокламацiи, выставлявшiе требованiе сокращенiя рабочаго дня и политическихъ правъ (въ еврейскихъ — кромѣ того, еще подчеркивалось требованiе гражданскаго равноправiя). Никогда прежде ни одно явленiе, кажется, не взволновало такъ городъ, какъ эти прокламацiи. Какъ угорѣлые, бегали рано утромъ хозяева, мнoгie съ кипяткомъ в рукахъ, и смывали или срывали со стѣнъ листки. Нѣсколько дней и ночей полицiя и жандармы были на ногахъ, «предупреждая и пресѣкая» ожидавшiяся преступленiя, и, однако же не могли предупредить майскаго собранiя литовскихъ рабочихъ, на которомъ восторженно были встрѣчены посланные еврейскими рабочими делегаты. Тревога, охватившая администрацiю, убѣдительнѣе всего сказалась въ слѣдующемъ тайномъ мѣропрiятiи. 1 мая (19 апрѣля по русскому) городъ былъ оцепленъ войсками, какъ въ военное время. То же повторилось и въ русское первое мая. Въ эти дни можно было убѣдиться, какъ глубока классовая рознь въ нашемъ городѣ, этомъ центрѣ мелкаго производства, гдѣ, казалось, совмѣстная работа большинства рабочихъ со своими хозяевами въ мелкихъ мастерскихъ, должна бы нѣсколько смягчить отношенiя между эксплуатируемыми и эксплуататарами. Этотъ городъ тогда представлялъ собою два класса людей, говорящихъ на разныхъ языкахъ, другъ друга глубоко ненавидящихъ. Хозяева человѣконенавистнически, со злобой, чуть ли не съ пѣной у рта, отзывались о рабочемъ движенiи. Къ нимъ присоединилась буржуазная интеллигенцiя и духовенство, призывавшее громы небесные на мятежныя головы безбожныхъ бунтовщиковъ. Но рабочiе — иные с явной, другie съ затаенной радостью читали, собравшись кучками листки, подчеркивая особенно тѣ мѣста, гдѣ говорилось, что «у рабочихъ есть только обязанности, но нѣтъ правъ, у хозяевъ же есть только права, но нѣтъ никаких обязанностей». По-

[247]