К двадцатипятилетию первого съезда партии

по первому приказанiю броситься на рабочихъ. Оказалось, что тысячи чиновниковъ, военныхъ и статскихъ, маленькихъ и большихъ до министровъ включительно готовы, къ услугамъ фабрикантовъ, — готовы по первому ихъ слову и даже не дожидаясь ихъ слова, употребить всѣ мѣры, чтобы подавить всякую попытку борьбы со стороны рабочихъ. Оказалось, наконецъ, что самъ царь, в которомъ народъ до сихъ поръ чтилъ защитника слабыхъ и угнетенныхъ, скрѣпляетъ своею властью и своимъ словомъ всѣ зверства, всѣ притѣсненiя, которые продѣлываются его подчиненными. Все правительство сверху до низу предстало предъ русскимъ рабочимъ, какъ одна враждебная сила, мѣшающая ему идти впередъ по пути къ лучшему будущему. И не только въ открытомъ бою — во время стачекъ или волненiй — приходится ему встрѣчаться съ этой силой. Нѣтъ, она опутываетъ его постоянно: она старается подрѣзать рабочее движенiе въ самомъ корнѣ; она старается, чтобы в среду рабочихъ не проникъ ни одинъ лучъ свѣта, чтобы даже мысль о борьбѣ не возникла въ умѣ рабочаго. Правительство запрещаетъ книги, въ которых разъясняется положенiе рабочихъ, арестуетъ, сажаетъ въ тюрьмы и ссылаетъ людей, которые осмѣливаются указывать рабочимъ на ихъ горькое житье и учить ихъ какъ выбиться изъ безпросвѣтной нужды на широкую и свѣтлую дорогу. Тратя громадныя деньги на содержанiе жандармовъ и шпiоновъ, оно на школы отпускаетъ жалкiе гроши. Да и въ тѣ немногiя школы, которыя имѣются, оно старается насовать побольше поповъ, чтобы поповскимъ духомъ заглушить въ рабочихъ всякую жажду свѣта, научить ихъ страху Божьему и покорности[137].

Нѣсколько лѣтъ горькаго опыта показали передовымъ русскимъ рабочимъ, что до тѣхъ поръ имъ не добиться прочныхъ и значительныхъ уступокъ отъ капиталистовъ, пока имъ будетъ преграждать путь враждебная сила правительства. Они поняли, что право устраивать союзы и кассы, право устраивать стачки, собираться на собранiя, открыто говорить и писать, все что угодно, —наконецъ, право участвовать въ государственномъ управленiи и въ изданiи законовъ,

[293]

что всѣ эти политическie права необходимы рабочему для успѣха борьбы с хозяевами, т.-е. для успеха экономической борьбы. Но вмѣстѣ съ тѣмъ русскiе рабочie поняли, что этихъ правь правительство не дастъ добровольно, что для достиженiя ихъ нужна упорная и трудная борьба. Такимъ образомъ жизнь выдвинула новую задачу для русскихъ рабочихъ — борьбу за свободу союзовъ, стачекъ, собранiй, слова и печати, — наконецъ, борьбу за участiе въ государственномъ управленiи. Политическая свобода стала теперь ближайшимъ требованiемъ русскихъ рабочихъ, а политическая борьба — ихъ насущнѣйшею задачей.

Такимъ образомъ притѣсненiя. и насилiя, которыми правительство старалось подавить рабочее движенiе, принесло русским рабочимъ не одинъ только вредъ, но и пользу. Никто никогда не доказалъ бы русскимъ рабочимъ такъ ясно и убѣдительно, что правительство — ихъ врагъ, какъ это сдѣлало само правительство своей политикой штыковъ и нагаекъ. Подъ громъ выстрѣловъ и подъ свистъ нагаекъ распространялась среди русскихъ рабочихъ мысль о политической свободѣ.

И само правительство, не могло, конечно, не понять, что прѣследованiя представляютъ изъ себя палку о двухъ концахъ, что в то время, как одииъ конецъ бьет рабочихъ, другой роетъ могилу самому правительству. Правительство давно поняло, что кромѣ крутых мѣръ нужны другiя, которыя не раздражали бы рабочихъ, а успокаивали бы ихъ, которыя показывали бы имъ, что правительство — не врагъ имъ, а другъ, и распространяли бы не вражду къ правительству, к преданность ему. Къ этой цѣли могутъ вести, очевидно, мѣры улучшающiя положенiя рабочаго класса, устраняющiя тѣ бѣдствiя и невзгоды, отъ которыхъ онъ страдаетъ и которыя толкаютъ его на борьбу. Такими мѣрами и являются наши фабричные законы. Первые фабричные законы были изданы въ 1882 г. Они ограничивали трудъ жен-щинъ, дѣтей и подростковъ. Затѣмъ въ разное время былъ изданъ цѣлый рядъ другихъ законовъ — о найме рабочихъ, о о штрафахъ и пр. Къ числу этихъ же законовъ относится и новый законъ о длинѣ рабочаго дня на фабрикахъ и заводахъ.

Вы спросите, что можно имѣть противъ такихъ мѣръ, какъ фабричные законы? Развѣ это не самыя разумныя меры,

[294]