К истокам кровавой реки (СИ)

Анна нахмурил брови и указал на легкое светлое пятнышко далеко впереди, кормчий прищурился и подал товарищам знак подойти ближе.

— Это не облако, другой корабль, — сказал он. Анна кивнул.

Моряки собрались на палубе, выстроились вдоль бортов, многие держали в руках луки или арбалеты, все сумрачно переглядывались. До сих пор Луна не знала морских сражений. До появления на Луне Марка никто и никогда не пытался атаковать корабли шернов, кроме случаев, когда те уже стояли в гавани. При Марке первожители потеряли выход к морю, а людям не было нужды противостоять друг другу на воде, — раньше не было.

Южане молча смотрели, как приближается к ним корабль с материка, бывшего родным, а ставшего враждебным. Уже слышно было, как хлопали по ветру паруса и скрипели весла в уключинах. Северный гость пока не обнаруживал враждебных намерений, хотя и плыл близко, настолько, что можно было различить лица людей. Корабль северян был больше размером и явно тяжело нагружен, настолько глубоко он сидел в воде.

— Эй, Арон! — крикнул вдруг Анна, подойдя к самому бушприту. — Ты ли это, старый друг? С чем плывете? С миром или с войной?

— Анна! — донеслось с соседнего борта. — Я еще удивлялся, у кого такая же роскошная борода. Что, тебя выпустили из-под ареста?

— Откуда знаешь?

— Слухами Луна полнится!

— Выпустили. Неужели по старой дружбе не скажешь — что, воевать нас плывете?

— Будь спокоен, Анна! — крикнул в ответ Арон. — Воевать, но не вас. Шернов. Говорят, они там страх потеряли?

— Есть немножко.

— Теперь найдут! У себя в горах найдут! Ты мне теперь говори, зачем плывешь! На родину вернуться вздумал? Или помощи просить?

— Да есть ли смысл просить ее?

— От шернов есть, а вот еще в чем, прости, советовать не могу! Сам знаешь, я у Севина в услужении! Не наоборот!

— Как ты один плывешь? Где Никодар?

— Никодар впереди уже, с недругами нашими разбирается! Анна, мой совет — назад не торопись, жарко будет! Особенно у гор!

Последние слова еле донеслись сквозь ветер. Корабль с Теплых прудов устремился далее. Южане смотрели вслед. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то вернулся к работе. Анна огладил бороду и скомандовал рулевому:

— Поворачивай.

— Куда?

— Назад. Полный назад.

— Это почему? — спросил тот, но приободрился, ибо на Север никто из команды особо не рвался, страшась гнева первосвященника.

— Видел, как они погрузились в воду? Чуть волны не черпали. Что у них может быть на борту?

— Порох! — обрадовался кормчий. — Пусть втридорога…

— Не нам они хотят помочь, ох, не нам! — мрачно сказал Анна. — К горам они подбираются. Севин с Теплых прудов никуда не денется, а они нам весь Юг разнесут. Так что поворачивай обратно.

Кормчий послушно взялся за рычаг, предупредив:

— Но сильно торопиться не след, пусть хоть за горизонт уйдут. Вдруг бы они в нас стрелять начали…

— С Ароном мы в Южный поход ходили, — ответил Анна, следя глазами за ускользающим белым пятном далеко на воде. — Вот он по человечески и отнесся. Никодар, может, и начал бы палить. Все, давай. Полный назад.

 

Тревога. Она как поселилась в сердце первосвященника, так и не отпускала, всаживала парочку острых шипов поглубже, радовалась, когда понтифик подскакивал среди ночи, как очумелый, слегка отступала за дневными заботами и снова оживала, стоило прекратить заниматься сиюминутными делами и немного задуматься.

Разве когда-либо было безопасней, спрашивал он себя, и самому себе же отвечал, — нет. Либо нужно было без конца отправлять помощь неокрепшим колониям, либо тянулась ниточка, раскрывавшая очередной заговор, либо начинал бунтовать простой люд, обнаглевший и распоясавшийся после прибытия на Луну лжепобедоносца… впрочем, как знать? О золотых былых временах, когда чернь знала свое место, свидетельствовали только старики.

Теперь он и сам — почти старик. Может, этим объясняется его нынешняя тревожность. Всего лишь ноет старое сердце, всего лишь кости просятся на покой.

Все складывалось пока достаточно удачно. Перемен не было, и в его случае то было к лучшему. Отбыл на Юг племянник, верный человек, правая рука, но у Севина этих правых рук было что лапок у ящерицы-многоножки. В столице оставалась старая гвардия, извечные охранники храма. Берега тоже охранялись надежно.

И все же, и все же… Ночью Севину снилось, что его душат страшные черные лапы, чудовищная тяжесть ложится на грудь, и вдруг все исчезает. Он встает, бредет, пошатываясь, по комнатам — вся прислуга мертва, в доме не осталось никого живого. Площадь покрыта мертвыми телами, у причала стоят недвижно корабли, ветер не играет в их парусах. Море застыло зеркалом, не слышно ни звука. Он поднимает голову к небу: исчез голубой цвет, всепожирающее солнце висит среди черноты в окружении ярких звезд. Севин хватает воздух ртом, но воздуха нет. Он, наконец, кричит срывающимся голосом и просыпается от собственного крика.