К истокам кровавой реки (СИ)

На другой день после отъезда Никодара Гервайза разбил удар. Разбил частично, к обеду толстяк вроде уже немного оклемался. Как донесли слуги, богач ходил с палочкой, приволакивая ноги, лицо у него скривилось и язык заплетался. С учетом того, что Гервайз-старший в свое время умер именно от удара, сыну его теперь стоило очень беречься.

Бездельники, что охраняли берег, наконец-то нашли и добили исчезнувшего шерна, точнее, это он вроде как нашел их, выскочив из укрытия. Ну да шерны с их ненавистью к людям никогда не отличались логичностью поведения.

Только мальчишка, сын Марка, скрывался неизвестно где. С алтарей во всех храмах звучали гневные проповеди о неисчисляемых карах для тех, кто поддастся искушению и признает лжепобедоносца за истинного посланца небес, народ честно отстаивал службы, слушал эти речи, но насколько вникал и верил? В голову же к ним не залезешь… А Юг и вовсе был недосягаем.

Через день после отъезда Никодара Севин проснулся поутру в твердом убеждении, что пора и ему побывать за Морем, оставив в столице усиленную охрану. Именно на Юге сейчас будет решаться судьба мира, и просто нельзя главе государства в такое время отсиживаться дома. Звезда Элема покатилась с зенита именно потому, что бородатый дурень торчал во дворце, пока другие воевали. Крохабенна в свое время разъезжал по всему материку, бывал и у рыбаков, и в горных поселках, и в Полярной стране, участвовал лично в битвах с шернами, а он, Севин, только однажды добрался со свитой до Старых источников.

Конечно, у старика было огромное уважение окружающих, он не рисковал вернуться домой и обнаружить трон занятым кем-то еще. Ну, а у Севина разве меньше?

Понтифик представил себе вытянувшиеся физиономии Збигнева и его приспешников, мысленно усмехнулся, потом представил шернов — и усмешка сползла с его лица. Страшно было даже не подвергнуться нападению, охрана перестреляет чудищ из ружей на подлете, страшно обнаружить свой ужас перед крылатыми нелюдями, удариться в панику, потерять лицо.

Севин посмотрел в окно на залитую полуденным солнцем площадь, на светлое чистое небо в том месте, где некогда торчали три шпиля, как три меча, и приободрился. Чудовищ победили здесь в знаменитой Полуденной битве, хотя огнестрельное оружие тогда было только у Марка. Неужели отряд охранников с дальнобойными винтовками даст шернам хотя бы приблизиться к понтифику?

Он привычно подписывал указы, просматривал бумаги, отдавал распоряжения, мысленно уже находясь на другом берегу. На причале в последние годы обязательно стояла пара кораблей в полной боевой готовности, так что даже никаких специальных распоряжений от него не требовалось. Только собрать отряд воинов, но те должны быть готовы по определению. Никаких нерешенных вопросов у него в столице не осталось, так, мелочи. Пора…

Напоследок только стоит еще раз попробовать узнать, где скрывается проклятый самозванец. Севин спустился в главный зал собора, прошел по переходу, соединявшему здание с дворцовой тюрьмой. Это был не подвал, где некогда торчал запертый Авий (ну как, как эта красноглазая сволочь освободилась? Впрочем, если бы не такой поворот, не видать бы Севину трона первосвященника, так что все к лучшему). Для бунтовщиков и особо опасных преступников соорудили надежное узилище-подземелье с несколькими камерами.

Посередине в широком коридоре с гладким каменным полом горел огонь, за столом сидели охранники, еще двое дежурили, стоя у входа. При виде высокого начальства все выстроились навытяжку. Севин милостиво махнул им рукой, прошел и остановился у самой дальней решетки. За ней царил абсолютный мрак, неразгонямый даже жалкими отблесками факелов.

— Эй, Бромария, — позвал понтифик. Мрак в глубине не изменился ничуть, потом послышался шорох.

— Слышу, не спишь. Как здоровье-то? — спросил Севин участливо. — Не беспокоит?

— Твоими молитвами, — голос философа был лишь чуть слабее обычного.

— Конечно, моими, это я приказал палачам не усердствовать. Ходишь ведь нормально?

— Хромаю, — шорох стал чуть громче, слышно было, как узник спустил ноги с тюремных нар и сделал несколько шагов по каменному полу. — Не очень-то палачи тебя и слушаются, видать.

— Ну, ты сам виноват. Рассказал бы, что требуется, уже выпустили бы.

— Не смеши.

— Как легко тебя рассмешить. Под домашним арестом или в ссылке тебе будет получше, чем здесь. И сейчас не поздно.

— Так я и поверил.

— А это уже оскорбление. Когда я давал повод усомниться в моих словах?

Бромария негромко рассмеялся, потом закашлялся.

— Можешь, конечно, молчать.

— Не понять тебе. Не читал ты книги, с Земли привезенной. — Бромария, прихрамывая, подошел ближе и теперь маячил за решеткой серым пятном. — А было там сказано, не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих убить.

— Чушь, во-первых, читал, во-вторых. Что же вы тогда не отстояли своего божка, а?

— Вот сейчас этот грех и искупаем.