К истории русского футуризма. Воспоминания и документы

Так встречали книги, где впервые печатался М<ая-ковск>ий, а уже в них был виден его талант и его оригинальность! Все вышесказанное небезызвестным критиком А. Измайловым, с к < ото > рым < Маяковский > опасался, что на Пасху где-нибудь придется похристосоваться, и подобным А. Измайлову[14], – относится и к двум “первым в мире” пьесам футуристов:

– Чепуха, вымученный бред бездарных людей и т. п.

Такая пародия:

Плечами жми
но не прими
Двух Бурблюков
За дур-аков! —

пишет некий Берендеев.

Думаю, не стоит долго останавливаться на этом, тем более, что весь этот печальный мусор подобран в “Первом журнале русских футуристов” (1914) в статье под названием “Позорный столб российской критики”[15].

В наше вр<емя> К. Малевич на Западе и в Америке очень знаменит (в ореоле славы, как пишет мне < Давид > Бур люк⁶ из < Голландии > в конце 1959) – Его считают чуть ли не родоначальником абстракционизма (беспредметничества), образцы к<ото>рого он дал уже в 1913 г<оду>⁷. Не входя в разбор этого вопроса, скажу только одно: в постановке “Победы…” беспредметного или как он его называл супрематизм <а> не было и не могло быть, п<отому> ч<то> на сцене двигались конструктивные фигуры людей, говорили (правда, на голове у них были большие маски вроде противогазов), действовали, двигались по необходим < ости > суставы сочленений, были и кривые линии, полукруг*^ и > и др., они напоминали кубистические фигуры людей с выпуклыми грубыми связками <нрзб>⁸. Пели и читали <на> фонетич<еском> яз<ыке>, напр<имер>, из одних гласных, что вполне напоминало вокальные упражнения⁹.

Эренбург в тетради Preuves пытается с 40-лет-<ним> опозданием перевести на французский язык “дыр бул щыл” — но это ему никак не удается, замечу от себя, у фран<цуза> получится нечто вроде “тир буль шиль”¹⁰. Это все необходимо для понимания музыки оперы “Победа над солнцем”.

В. Даль в предисловии к своему толковому словарю говорит, ч<то> по-русски писали только Крылов и Грибоедов, а у П<ушкина> – ½ франц сузская > речь. Вот я и попытался дать фонетический звуковой экстракт русского язсыка> со всеми его диссонансами, режущими и рыкающими звуками (вспомните хорошие буквы “р”, “ш” “щ”) и позднее – чтоб было “весомо грубо зримо": весомо = самый тяжелый низкий звук, это и есть еры¹¹. Кстати, пример и из Некрасова: “бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч” – это тоже настоящий русский язык¹². Конечно, если бы Даль услышал мой opus, он наверняка выругался бы, но не мог бы сказать, что это итальянская или французская фонетика.

Как же это получилось в опере? Там почти все вр<емя> диссонансы, неожиданные скачки и самая смелая фонетика вплоть до песен из одних гласных, но также и из одних согласных — словом, повороты, пассажи самые неожиданные и уже в самом начале песенка, где заявляется

Толстых красавиц
Мы заперли в дом
Пусть там пьяницы
Ходят разные на-ги-шом

Нет у нас песен

Вздохов наград
Что тешили плесень
Тухлых ная-я-я-д!..¹³

Простите, я не удержался, почти запел, но меня тогда уже поражала смелая музыка Матюшина, кстати сказать, первоклассного скрипача, художника, скульптора, мужа Елены Гуро. Он был очень близок к литературе – он <был> и директор издательства “Журавль”, а после смерти Гуро – муж Ольги Матюшиной, известной ленинградской писательницы, потерявшей зрение во вр<емя> войны.

В сюжете оперы несколько линий:

< Во-первых, > если уже была “дохлая луна”, то почему же не быть побежденному солнцу? В литературном плане идея та же: надоела возня лириков с голубоватыми лунными ночами, блеском их, таинственными тенями, увеличивающими очи красавиц и т. д. и т. п. Так и солнце: очень уж тогда в годы расцвета символизма было распространено утверждение “будем как солнце”¹⁴. А в поэтической основе оно рифмовалось преимущественно с червонцами – побольше золота, валюты, богатства, о чем тогда мечтало большинство “солнечных людей”. Но уже Маяковский в ранних стихах писал:

Крикнул аэроплан
и упал туда,
где у раненого солнца
вытекал глаз —¹⁵

это первый удар и начало заката идола буржуазии. Еще из Маяковского:

Ярче учи, красноязыкий оратор!
Зажми и солнце
и лун лучи
летящими пальцами
тысячерукого Марата!¹⁶

Такое отношение встречается и во многих других его стихах и поэмах. Наконец, в общеизвестном стихотворении так наз<ываемое> “солнце” поэт бьет по-товарищески по плечу:

здорово, златолобо.

А ему в ответ:

Ты, да я, нас, товарищ, двое¹⁷

,