К югу от платана

Сжав пуговицу в руке, я вспомнила слова Марло. Иногда быть хорошей мамой – это значит уметь попросить о помощи и принять ее, когда предложат.

Я не так давно стала матерью и все же понимала, чего Твайле стоило признать, что ей нужна помощь, обратиться к единственному, кому доверяла, – Пуговичному дереву, а затем отослать нас с Перси.

Она так любила нас, что готова была отпустить.

Горе ее, надо думать, было бездонно. Бедная, необразованная, не желающая просить помощи у соседей, она ничем не могла себе помочь. И воспользовалась единственным известным ей способом.

Все они так поступали. И мои братья, и отец тоже.

Мак дрался в знак протеста против мировой несправедливости. Уэйд и Тай ограбили «Блэксток банк», не представляя, каким еще способом можно раздобыть денег, чтобы оплатить счета за лечение отца. Папа обманывал, воровал и жульничал в карты, чтобы прокормить семью, ведь ничего другого он не умел.

Сегодня, слушая, как Перси рассказывает о том, какое решение Кибби приняла под гнетом стыда и страха, я наконец поняла, почему мои родные даже не пытались искать иных способов уладить свои проблемы. Ни один из них не умел просить о помощи, и, вместо того чтобы обратиться к людям за поддержкой, они лишь сторонились их.

И я не была исключением. Ведь только вчера я хотела сбежать. Нужно было разорвать этот порочный круг. И начать с себя.

Всегда будут люди вроде Олеты, которые станут смотреть на меня сверху вниз. Пора с этим смириться. Наверняка у нее были какие-то свои причины, по которым она так и не смогла пережить то, что случилось много лет назад. Однако рядом всегда будут и люди вроде Марло, Мо, миссис Тиллман и даже Генри. Люди, дающие надежду, что я могу стать ниточкой в плотной ткани общества. Нет. Люди, доказывающие, что я уже ею стала.

Наконец осознав, почему мои близкие поступали так, а не иначе, я ощутила умиротворение. Я все же нашла то, что так долго искала: умение прощать. Я столько усилий прикладывала, чтобы выбраться из тени своей семьи, что даже не замечала, какая она была любящая. Большая, не сказать чтобы образцовая, бедовая, но все же любящая. И такой, какая есть, я стала именно благодаря ей.

Оглянувшись через плечо на фотографии, стоявшие на книжных полках, я почувствовала, как меня переполняет любовь. Наконец-то я поняла: для того чтобы внутренний свет сиял ярко, необязательно избегать тени, которую отбрасывают на тебя другие. Нет, нужно разделить ее с ними. Признать, что вы едины.

Затем я взглянула на стоявшую у камина корзинку с чернильными орешками, и мысли о прощении плавно привели меня к Генри. Я скучала по нему.

Пару дней назад я думала, что никогда не смогу его простить. Но теперь, взглянув на ситуацию под другим углом, я поняла, что не могу его винить за попытку скрыть свое происхождение. Потому что, окажись на его месте, я поступила бы точно так же.

Мне просто не представилось такой возможности, потому что Генри с самого начала знал, кто я и какая у моей семьи репутация. И это его не отпугнуло. Справедливо было бы как минимум отплатить ему тем же.

Услышав, как на улице хлопнула дверь машины, я вскинула голову и поспешила к окну. У обочины стоял пикап Сары Грейс, а сама она взбегала по ступеням крыльца. Я распахнула дверь. Хэйзи соскочила с дивана и кинулась к хозяйке, скользя лапами по дубовым доскам пола. Та рассмеялась. Потом наклонилась обнять Хэйзи, и собака завизжала от радости.

– Как она себя вела?

– Отлично. Мы все ее полюбили. Заходи, я соберу ее игрушки. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Богом клянусь, я бы тебя расцеловала за бокал вина.

– Сара Грейс! – в притворном шоке отозвалась я и пошла на кухню, достать вино из холодильника. – Что бы на это сказала твоя мама?

– Наверное, ничего. – Сара Грейс прошла вслед за мной к кухонной стойке, Хэйзи следовала за ней по пятам. – Она со мной не разговаривает.

– Что? Почему? Из-за Кибби? – Я плеснула вина в бокал и протянула его ей.

Пригубив напиток, она перевела дух.

– Частично. Долгая история.

Она явно не хотела рассказывать о конфликте, и я не стала давить.

– Как Кибби?

– Стало хуже, проблемы с почками и с дыханием. Начались разговоры о питании через зонд, интубации и диализе. Я не хотела уходить, но как только заканчиваются часы посещений, всех выгоняют, если только ситуация не критическая. Нам обещали позвонить, если до этого дойдет.

Должно быть, у нее сердце рвалось на части. Наблюдать, как всего лишь за сутки здоровый человек оказывается при смерти, и не иметь возможности ему помочь – все это мучительно.

– Боже мой. Я очень сочувствую, Сара Грейс.

– Да, спасибо, – негромко отозвалась она, снова плеснув себе в бокал. – Флора спит?

Я кивнула на колыбель, стоявшую по другую сторону обеденного стола.

– Скоро проголодается и проснется. Но если хочешь ее подержать, я могу разбудить ее пораньше.