Не только восточные сосди русскихъ (татары, мордва) являлись учителями русскихъ въ волшебств, но и западные (нмцы) передавали имъ свои колдовскія знанія. Такъ по поводу одного заговорнаго дла1)
былъ привлеченъ къ отвту иноземецъ Германъ Липстеръ, взятый въ плнъ у Шведовъ, и онъ о заговор на ружье, о которомъ между прочимъ шло дло, сказалъ: „какъ-де онъ, Германъ, жилъ въ Алыст2), и у нихъ-де охотники, ходя за птицею, тхъ птицъ бьютъ изъ ружья, а другіе ихъ же братья иноземцы у тхъ охотниковъ ружье портятъ, и за тою ихъ порчею охотникъ изъ того ружья…. птицы убить не можетъ“. Кром этого заговора, текстъ котораго неизвстенъ, Германъ продиктовалъ своему ученику Григорью Емельянову изъ нмецкой книги, прозваніемъ „Малицыной (?)“, заговоръ отъ пожара, состоящій изъ словъ Спасителя на крест, и въ допрос ссылался на то, что „въ Алыст….такія-де письма…. зашилъ въ шапку и носилъ отъ людей для счастья, и счастья-де ему отъ тхъ писемъ никакого не бывало и по его гадательству не сбывалось“1)
. Но, стремясь къ знанію заговора съ одной стороны, съ другой – возставали противъ знающихъ людей, предполагая, что, если случается бда, то это результатъ ихъ дятельности.Городъ Луховъ билъ царю челомъ на волшебника Прохора Казаринова за то, что онъ вредитъ людямъ:…. „мы, сироты твои, всмъ городомъ отъ такого волшебства и женишка наши и дтишка…. многіе исперепорчены и многіе померли“, а между тмъ его заговорными письмами нкоторые попользовались2)
. Правительственныя лица относились къ употребленію заговоровъ весьма строго; сыскъ велся тщательно, но ршеніе окончательное было различно и не всегда судъ выносилъ смертный приговоръ. Изъ этихъ различныхъ судебныхъ заключеній можно сдлать слдующее наблюденіе: въ XVII в. смертью каралось такое колдовство, которое, имло связь съ дяніями преступными по существу „….а болховичи, посадскіе люди, сказали, что онъ, Савка, людей кореньемъ порчивалъ…. и Савка Курченинъ въ Болхов посаженъ въ тюрьму“ … и велно было розыскать „….кнутомъ, ссылкою, какъ дяніе, въ которомъ усматривалось безусловно злое намренье. Серьезно-боязливое отношеніе къ колдовству и заговору въ теченіе XVII в. постепенно мняется, и постановленія средины XVIII в. значительно разнятся отъ приговоровъ предыдущаго вка. То, что въ XVII в. каралось сожженіемъ въ сруб, въ XVIII в. вызываетъ постановленіе лишь „….подвергнуть шестилтнему запрещенію съ посылкою въ монастырь, дабы онъ (виновный), сожаля, яко въ намреніяхъ своихъ онъ не на Бога вся дйствующаго, но на бсовъ…. полагалъ надежду, истинное приносилъ покаяніе и, упражняясь въ пост и молитвахъ, просилъ Всемилостиваго Господа Бога оставить его преступленія“*)
.Семнадцатый вкъ въ исторіи колдовства и заговора на Руси можетъ считаться послднимъ временемъ ихъ значительности. Заговоръ – эта яркая бытовая черта всего русскаго общества XVII в. – постепенно тускнетъ, и рамки его распространенія суживаются.
Сноски