По этим листочкам берёзок можно многое понять. В них вся история России, её народа, природы, души. Они большие, как медвежья русская душа, и они висят невыносимо высоко и как будто независимо от окружения. Они в подвешенном состоянии, но продолжают быть самоуверенными, стремятся к небу, далеко от их земли, и всё же не покидают её. Они сильные, напыщенные, но в то же время такие ранимые, такие чувственные. Всё, здесь описанное, не получилось бы написать о картинах других художников, например о картинах Сарджента. Он и ему подобные не интеграторы, как Фешин или подобные ему эффектные, но содержательные и оригинальные художники, как В. А. Серов и А. И. Куинджи.
Интересно знать, что Фешин написал этот пейзаж до того, как он уехал в США в 1923 году. Ведь в этих листках также отображается его застывшая привязанность к родине и, возможно, будущая ностальгия. Или же он предчувствовал, что ему предстояло покинуть Россию навсегда, но что он всегда будет связан с ней, так же, как эти листики с берёзками, и, таким образом, с русской землёй, тончайшей нитью стебельков самой природы, которая так же и внутри нас самих, её наблюдателей. На многочисленных своих портретах в дальнейшем, коснуться всех из которых здесь практически невозможно, – на таких как Портрет С. Т. Коненкова (1934) и Мексиканская девочка (после 1936), – Фешин заставляет нас интегрировать своё восприятие и показывает самое существенное и смыслосодержащее; многие же другие художники (например, такие как Рене Магритт) – нет.
44. Могут ли материалисты быть креативнее?
Я считаю себя творческим, идейным человеком, и мои идеи обычно конкретны. Мой уникальный подход заключается в том, что я хочу расширить Объективистскую философию, используя её как стартовую площадку для полного переосмысления философии и жизни в целом. Я хочу, чтобы моя книга стала центром, в котором взгляды Объективистов, не/нео-Объективистов и анти-Объективистов могли бы встретиться и, возможно, сойтись на понимании. Наличие опыта работы с русским и английским языками, а также с литературой и культурой, связанными с этими двумя языками, помогает мне быть открытым и активным человеком, а также понимать темы, затронутые здесь, с точки зрения как осведомлённого человека, так и стороннего наблюдателя. Хоть меня можно считать нео-Объективистским трансматериалистом, я определяю место своей философии в традиции гносеологического физикализма.
Что такое гносеологический физикализм? Эта такая философия, которая пришла ко мне на стыке двух противоположных – философий Канта и Рэнд. Давайте ещё раз посмотрим обратно на историю, чтобы увидеть контекст, который ко всему привёл.
Я уже достаточно критиковал Канта, но также нужно посмотреть на идеалистов. Сядьте удобнее и послушайте эту историю. Платон построил первое основание. Он построил тропический сад на своём идеалистичном острове. Аристотель быстро построил второе основание на вершине платоновского. Он посадил сад, за которым следил, и защищал первоначальный фундамент от непогоды, возводя вокруг него каменные стены. Можно сказать, он закупорил, забетонировав, дыры в идеализме Платона. Затем мы имеем около двух тысячелетий беззаветного сна на этом острове, изолированного и бессознательного при абсолютных монархических режимах, которые поддерживали его, избегая прогресса и проводя рутинное обслуживание.
Но вскоре остров был переполнен. Многое начало проявляться и обособляться. Люди начали просыпаться. Затраты на техническое обслуживание были слишком высоки; ремонт был невозможен. Затем пришел Кант и, набравшись храбрости, сорвал плод с дерева, семя которого посадили ему подобные. Он сломал стены, научил людей значению зла и выпустил их наружу. Люди, наконец, обрели свободу, и свобода, очевидно, нашла их – в XX веке. Кантианское третье основание – это антиоснование, превосходящее предыдущие. Кант никогда ничего не интегрировал. Он просто противостоял.
Благодаря Айн Рэнд у нас появилось четвёртое основание. Она посмотрела на весь этот хаос и решила, что надо что-то делать. Поэтому она построила ещё один остров. Однако на этот раз весь остров был построен из бетона. Фактически она забетонировала там всё на глубине нескольких метров, размышляя над техникой, которой она научилась у Аристотеля. Она поняла, что остров является самоуправляемым и самодостаточным, а затраты на его обслуживание очень малы. И она приготовилась к будущему, ограничила количество людей, которым можно было бы жить там, и впала в очень глубокий сон, из которого можно никогда не пробудиться, сон на следующие два тысячелетия.