Если взглянуть с другой стороны, то метафизически Кант начинает с рассудка как синтетической способности и интуитивной основы для гносеологических суждений и направляется, через категориальное отрицание, с поставленной самоцелью к ноумену. Его метод умственных категорий (априорных форм мыслей) образует весь опыт и «интуитивно» соединяется с феноменальной материей. Путаница заключается в том, что его позиция является гносеологизмом, хотя его метод имеет другое качество метафизичности, чем кажется на первый взгляд. В первой
После того, как работы Демокрита были в основном забыты, Кант снова ввёл метафизику для материалистичной науки, положив начало научной эре, в то время как интеграторы седьмого уровня в большинстве своём остановились на Ньютоне и перешли на следующий уровень, начиная с достижений Томаса Джефферсона. Может показаться странным, что дезинтеграции седьмого уровня продолжаются и сегодня, хотя только этот уровень больше никто не интегрирует. Но это не странно, если учитывать, что с XX века у нас появились фундаментальные интеграторы, превосходящие материализм и поэтому здесь называемые трансцендентальными материалистами, или трансматериалистами, если судить по их материалистичным направлениям; их интеграции начинаются с первого уровня – например, квантовые интерпретации Леонарда Сасскинда и Роберта Гриффитса. Когда дезинтеграторы начинают продвигаться под седьмым уровнем, у нас обнаруживается новая категория интеграций для укрепления нашего мировоззрения, такая прочная, что материалисты не могут с ней ничего сделать. Но путаница и бессилие всё ещё остаются из-за неверного понимания двух конфликтующих ролей, отведённых метафизике.
27.2. Предостережение о неправильных трактовках понятий
Метафизическая путаница объекта и контекста, позиции и направления, скорее всего, началась со второй волны философии, и Кант был ключевой фигурой в ней. Сегодня, то, что мы обычно называем направлением, такое как материалистичное у Рэнд, идеалистичное у Канта, Юма и Шопенгауэра и реалистичное у Платона, можно представить кажущейся позицией, но, в то же время, их настоящие позиции могут быть проигнорированы в виду подмены их направлениями. Не всегда, но так часто случается, как с Платоном, когда такого хорошо известного экспертами идеалиста также называют другие философы «реалистом» за его идею (одну из многих) реализма. В другом, даже более экстремальном случае, некоторые, как Бертран Рассел, считают Платона «мистиком», хотя эта оценка противоречит большому акценту Платона на разуме, объективности, математике и геоментрии, состоящих из одних чистых идей. Хотя Платона можно рассматривать «мистиком» в противовес религиозным идеалистам, его глубокие абстрактные и этические идеи полностью совпадают со многими идеями последователей авраамических религий. Следует также отметить, что Платон создал «духовную» основу для современной математики, которой охотно придерживаются подобные Альберту Эйнштейну. Приверженцы взглядов платоновского математического первенства и аристотелевского логического первенства боролись и менялись местами тысячелетиями, и Рассел, вместо того, чтобы уточнить, лишь затенил их различия.