К новой философии

Такую же инверсию можно увидеть исходя из сравнения кантовской философии и философий Аристотеля и Локка. У Канта «ощущение, составляющее материю (materiam) чувственного представления, указывает … на присутствие чего-то чувственно воспринимаемого, но что касается качества, то оно зависит от природы субъекта, а именно, насколько он поддаётся изменению под действием данного объекта» (Кант, 1994, т. 2, стр. 286, его курсив; 1910, т. 2, стр. 393, его курсив). Форма же, у него, как мы знаем, в критический период пуста и идеи его пусты, если нет чувственного содержания, так как «синтетическое» обязывает связывать с ним. Получается, что у Канта форма ограничена внутренним, а значит и параллельный аргумент можно сделать о том, что если есть форма, то она и есть содержание, как материя. Иначе сказать, ощущения не есть объективные формы, а материальное содержание уже внутренних материальных, но идеализованных, органов чувств, как встречается в частично верной интерпретации Гельмгольца и Ланге. Однако, у Аристотеля объективна как форма, так и материя. У Локка форма и материя, как первичные качества, тоже объективны, но Локк ещё добавляет субъективные ощущения (вторичные качества). А Кант делает полную инверсию Аристотелю и Локку: он делает ощущения объективными, отождествляя их с материей, а форму субъективной, хоть и позволяющей формирование интерсубъективного знания ввиду своей общезначимости и общеприменимости.

Если говорить в общем, но можно утверждать, что Декарт, Лейбниц и Спиноза начинали философию с разума, а Бэкон и Локк – с чувств, которые они считали первой основой знания. У эмпириков и рационалистов было общее, но они не были одинаковыми, иначе Кант не стал бы таким известным. Ведь Кант подчинил разум чувствам (чего хотели эмпирики), но также сделал его независимым от возвышенных идей (за которые эмпирики вместе с рационалистами продолжали держаться). Этим он отличился от обеих традиций, за что посчитали его «объединителем», хоть и ложно. Но в плане следованию Декарту по низшим уровням, он вовремя и успешно ворвался. Он отрезал всех именно от того, за что они держались и не могли друг другу уступить. На этом он закончил традиции Эпохи Просвещения, которые начались с ложной дихотомии Декарта, такого же редкого философа, как и Канта, в чём ещё следует разбираться, чтобы объяснить, что тогда произошло.

Если судить, например, по такой цитате Аквинского (2013), что «всё, что мы мыслим в этой жизни, мы познаём при посредстве соотнесения с естественными чувственно воспринимаемыми вещами. … [Х]отя разум выше чувства, он, тем не менее, некоторым образом начинает [познание] с чувства, и его первичные и основные объекты имеют основу в чувственно воспринимаемом» (т. 2, стр. 265), то мы видим насколько он сходился с эмпириками, которые условно противились схоластике. А вот рационалисты на практике показали себя реакционерами, поскольку вошли очень неожиданно на арену как новая философская традиция, этим подмяв под себя главные вопросы просвещения и поставив себя на первое место, что в дальнейшем привело к полному подчинению философии науке.

28.2. Рабочая гипотеза

Вы видите хаос категорий, смешанных в этих двух позициях, и их обратное сведение Кантом? Если поставленная проблема с Кантом (материалистом) слишком сложная для принятия всерьёз академическими исследователями, то стоит ещё заметить, что тут затрагиваются проблемы гораздо шире, учитывая, что нам следует отвергнуть терминологию Просвещения и, следовательно, их основной «конфликт», основанный на ложной дихотомии, так как обе позиции утверждали своими взглядами и критикой науку или только пытались её очистить от всего лишнего, как в случае с Юмом. Тем не менее, моя гипотеза состоит в том, что ещё существует возможность интеграции этих философий в духе Нового Просвещения, не ограничиваясь современными философиями с понятиями, пошедшими по традиции Канта и зашедшими в тупик, как с разработками Рейхенбаха и других позитивистов. Расчистив обломки Декарта с помощью свежего основания Рэнд можно будет построить новое здание, в котором философия снова займёт своё уважаемое место.

Ницше и Рэнд были правы в том, что нам нужны новые ценности, а не старые или неценности вообще, как в постмодерне. И смотря на ошибки рационалистов, которые до сих пор встречаются, нужно начинать с науки. И делить науку и лженауку нужно по другим критериям, чем это делается сейчас. Если материалисты утверждают ложные вещи и называют их наукой, то такие попытки следует пресекать и называть псевдонаучными. Чтение одних лишь материалистов ведёт к вредной изоляции от других точек зрения. Настоящая наука совершенно другая. Из настоящей науки невозможно создать оружие для уничтожения или дезинтеграции человечества. Вот на такое определение науки нужно опереться, в котором наука будет человечество гармонировать, а не уничтожать. Если из науки можно создать оружие уничтожения – значит это псевдонаука. Мы можем посмотреть на науку с двух сторон: