К островам Индийского океана

Коралловые рифы удивительны разнообразием опасных для человека жителей моря. Обитающие среди рифов рыбы ослепительной красотой могут поспорить с тропическими птицами. Увы, многие из них имеют ядовитые зубы и шипы, а также обжигающие стрекательные клетки. Чудесный подводный мир таит множество красот, но обитатели его всегда готовы причинить неприятности, вплоть до смертельного отравления.

В небольших лужицах часто скрывается «каменная рыбка» — самая уродливая и опасная в мире. Защитная, в пятнышках, окраска делает ее невидимой, она же, заметив чье-либо приближение, замирает, приготовив для защиты свою спинку с ядовитыми шипами. Не дай бог коснуться ее ногой! Помимо нестерпимой боли уколы шипов вызывают судороги и сердечные спазмы. Лишь в шестидесятых годах австралийскими учеными было найдено противоядие от укола «каменной рыбки».

В аптечке Луговского нет австралийского противоядия, так что приходится смотреть в оба.

Раскаленный воздух звенит и гудит от солнца. «Курчатов» — на якоре в восточной части лагуны, растворен в дрожащем мареве белый корпус. Визард притягивает как магнит, стремление исходить его вдоль и поперек подобно навязчивой идее… Но никто не разделяет моего энтузиазма. Доктор, изнывая от зноя, дежурит на своем «рабочем месте», подле аптечки, Плахова лишь пожимает плечами, смотрит удивленно. (Наталья наша в подобных случаях выразительно крутит пальцем у виска.) Жара не располагает к прогулкам, забивает поры, утяжеляет веки. И я отправляюсь на прогулку один. Проваливаясь и увязая в горячем песке, одолеваю невысокий, но крутой вал. Приходится продираться сквозь жесткую, припорошенную белесым песком траву, перешагивать обнаженные корни.

Верхушки низкорослого кустарника с блестящими листочками сливаются в сплошную густо-зеленую полосу, в воздухе аромат эфирных масел. У кривых, скрученных ветвей такой вид, будто растут они сверху вниз и листва не способна прикрыть путаницу ветвей. Спотыкаюсь, то и дело протираю запотевшие стекла очков, но не сбавляю взятого темпа, настраиваясь на долгий путь. И останавливаюсь как вкопанный: щедрым подарком, вознаграждением за стертые ноги, обожженные лицо и руки открывается с холма сказочной красоты внутренняя лагуна неправдоподобно чистого зеленого оттенка поль-веронез.

Гигантское, зеленее самого зеленого блюдце с изумрудно-ярким свечением воды, восьмое чудо света.

В наших странствиях по Атлантике и Тихому океану глаза и руки спешили запечатлеть, сохранить увиденное. В Папуа-Новой Гвинее стекающие цветущими алыми потоками бугенвиллеи, диковатые черно-лиловые гряды волн, атакующие рифы Истерн-Филда, сверкающее фонтанами побережье королевства Тонга…

Вновь стою пораженный, но, увы, «безоружный». Без блокнота и без этюдника, стараясь удержать в памяти этот не похожий ни на что ранее виденное пейзаж.

На сорок-пятьдесят метров уходит из-под ног сыпучий склон, упираясь в заболоченную трясину с пятнами сочной травы. За болотцем странная рощица — высокие, причудливо изогнутые стволы с редкими ответвлениями, толстые, мясистые стебли похожи на туркменскую ферулу.

Опаловое ядро лагуны очерчено певучей линией берега. Зеркальная гладь застыла в неподвижности, а рядом, всего за несколькими холмами, беспокойные, опасные воды океана. Пейзаж столь необычен и столь ошеломляющи цветовые сочетания, что кажется: из-за причудливых растений должны появиться эльфы, тролли или гномы.

С трудом избавляешься от ощущения, что попал в небывалое место, колдовская лагуна кажется плодом галлюцинации. В гигантской, пятнадцатикилометровой чаще сосредоточены все существующие оттенки зеленого. Природа распорядилась выплеснуть в нее холодноватую гамму светлых кобальтов, мягкое свечение изумрудных, плотность марганцово-зеленых — сложные оттенки, не смешиваясь, составляют одну палитру.

И будто для того чтобы вдохнуть жизнь в удивительную картину, вдали появляются темные подвижные черточки — несколько коротких, согнутых пополам и длинная, горизонтально растянутая над ними: рыбаки, собрав дань в лагуне, на руках переносят лодку по мелководью.

И я возвращаюсь, унося в душе необычный ландшафт.

Под тентом прозрачная фиолетовая тень. Из ямы торчат голова и плечи Плаховой, скорчившись в три погибели царапает что-то в альбоме. Доктор Луговской у кромки океана смачивает полотняную фуражку.

Ученые продолжают сбор экспонатов для лабораторных исследований и коллекций. Под нашей турнефорцией горка сданных ими на хранение заполненных рюкзаков.

Приближаюсь, чувствуя, как с лица моего не сходит торжествующая улыбка, будто это я сам создал изумительную лагуну и ее существование — моя заслуга. Скорее бы добраться до корабля, восстановить по памяти увиденное. Душу так и распирает желание поделиться чудом.

— Вот, никто не пошел со мной, а зря, — говорю подошедшему Луговскому. — Теперь вы никогда не узнаете, какая совсем недалеко есть совершенно зеленая лагуна с совершенно зеленым небом над ней.

Впрочем, я готов проделать путь еще раз, чтобы показать им все это.

— Если хотите, можем пойти…

— Удивительно, как ты не сварился и не потерял очки.