К победным рассветам

Не доходя до линии фронта, выключили бортовые огни. Бомбардировщики идут невидимой цепочкой. Их можно заметить только по трепещущим голубым выхлопам из патрубков, а при сближении — по мерцающему тусклому бледно-зеленому свету кабин.

— Командир, включить углекислый газ, — напоминаю Борисову. — Никита, подготовиться к сбросу листовок, — обращаюсь к стрелку. Ведь в этом полете кроме обычных обязанностей экипаж выполняет роль агитатора.

Через нижний люк, по моей команде, Никита пачку за пачкой выбрасывает листовки — наши «духовные боеприпасы». Они разлетаются в воздухе тысячами бумажных голубей и несут населению временно оккупированных немцами советских областей вести с Родины, ободряющее и призывное слово о том, что близится день освобождения, час победы над фашизмом.

Во время, полета штурману иногда можно немного помечтать. Вот и сейчас, склонившись в тусклом свете над навигационной картой, думаю об испытаниях, выпавших на долю советских людей. И сразу мысли уносят меня в родной Севастополь, оказавшийся теперь в руках врага...

...Небо, до сих пор радовавшее спокойствием, нахмурилось. Многоярусная облачность быстро закрыла землю, исчезли ориентиры, по которым можно было проконтролировать направление полета. Теперь все внимание — радионавигации. Настороженно прослушиваю широковещательные радиостанции Минска и Вильнюса. Вскоре вошли в зону сплошной облачности. С каждым пройденным километром пути растет белый слой льда. Им покрылась передняя кромка крыльев, образуется он и на лопастях винтов, с бешенством кромсающих промозглые тучи. Заиндевевшие стенки кабины сверкают и искрятся даже при тусклом свете. Бомбардировщик отяжелел. Это опасно, машина может потерять аэродинамические качества, и моторы не удержат ее в воздухе. Нам мешает и другая трудность: маневрирование высотой для выхода из зоны обледенения неизбежно приведет к излишнему расходу горючего, а значит, и к сокращению дальности полета. Временами на самолет обрушиваются лавины града. Дробь его ударов по обшивке фюзеляжа слышится даже сквозь надрывный гул моторов. В такие минуты порой кажется, что машина не выдержит яростной атаки разбушевавшейся стихии. Но привычный к трудностям «ильюшин», вибрируя всем «телом», с каждым поворотом винтов все ближе подходит к цели. Невольно вспоминаются немудреные стихи, воспевающие выносливость и надежность этой крылатой машины:

Молва ходила разная о нем:

И что дубовый он,

И что на взлете вправо тянет

И влево водит...

И что, мол, толком

Хвост поднять не может.

Каких тогда обидных слов ни говорили

Вдогонку работяге Ил-четыре...

И что бы там

Тогда ни говорили

О самолете Ил-четыре,

Но пороху понюхал он вполне,

Огня отведал вдоволь

И до Победы

Честно дожил...

Небо войны быстро и крепко сближало людей, в какой-то мере стирало и грани служебной официальности. На многоместных машинах, как нигде, ощущаешь плечо друга. В экипаже жизнь всех зависит от каждого, а судьба каждого решается умением и мужеством всех. Управление кораблем Ил-4 превращалось в искусство вождения самолета маленьким коллективом из четырех человек. Одним словом, экипаж — это боевые товарищи, воздушные братья. Чаще всего мы называли друг друга по имени или по должности: командир, штурман, радист, стрелок. Нигде так сильно, как на войне, не осознается и не оценивается закон товарищества и взаимопомощи. Нет ничего сильнее и крепче бескорыстной боевой солдатской дружбы.

Дальним бомбардировщикам приходилось преодолевать тысячи километров вслепую, полагаясь на точность расчетов штурмана. В условиях ночи, при ограниченных средствах самолетовождения экипажи порой испытывали трудности при выходе на контрольные ориентиры и заданные объекты. Штурманы по нескольку часов осуществляли полет вне видимости земли, ведя счисление пути по курсу и времени, уточняя свое местонахождение по радионавигационным приборам и, реже, замером светил. Но по-прежнему основным и надежным способом самолетовождения оставалась визуальная ориентировка.

...Судя по времени полета, до Кенигсберга было уже не так далеко. Погода улучшалась. Сквозь прозрачные стекла штурманской кабины хорошо просматривались кипенно-белые облака. В разрывах между ними временами появлялась береговая черта Балтики. Стараюсь как можно точнее рассчитать время прибытия на цель и произвести необходимые расчеты для бомбометания. Мои замеры показывают, что необходимо наверстать минуты, потерянные из-за встречного ветра.

Переключаю внутреннее переговорное устройство на радиста. Принятое им по радио приказание — обойти метеорологический фронт с севера — для нас уже не имело значения. В наушниках наряду с морзянкой слышатся помехи. Кулешевич, вращая ручку приемника, старается отстроиться от захлестнувших эфир шумов. Несмотря на сложность приема, ему все же удается периодически снимать пеленги, которые он сразу же докладывает мне. А Никита Курочкин замер у люкового пулемета, пристально наблюдает за воздухом, оберегая экипаж от внезапного нападения вражеских истребителей.