"К предательству таинственная страсть..."

По сути, он представлял собой презентацию августовского номера, по­свящённого эпохе “оттепели”. 50-е, 60-е - ХХ съезд, ожидания, надежды и умонастроения молодых людей, ощутивших дыхание перемен, и разочаро­вания, связанные с крушением этих надежд, всё это нашло отражение и в текстах, опубликованных в номере, и в выступлениях участников вечера.

“Бывают звёздные часы и звёздные годы человечества. К ним, несомненно, относятся 50-60-е годы XX века”, — сказал Сергей Чупринин, главный редактор журнала “Знамя”.

Лев Рубинштейн подчеркнул, что Пражская весна 1968 года стала причи­ной раскола поколения на тех, кто всё ещё верил в социализм с человечес­ким лицом, и тех, для кого светлое социалистическое будущее превратилось в утопию. Сходную мысль высказал и Юрий Ряшенцев, который во время тра­гических событий оказался в командировке в Чехии от журнала “Юность”: по его собственному признанию, эта поездка изменила его взгляд на мир. Игорь Волгин сравнил 60-е годы XIX и XX века и отметил, что оба периода посвоему стали “звёздным часом” русской истории и литературы. “Хорошо, что журнал “Знамя” об этом вспомнил, потому что сегодня один за другим уходят живые свидетели эпохи”, сказал Волгин.

Вообще мысль о том, как важно сохранять эти “вспышки памяти”, прозву­чала на вечере не раз. Так, Мариэтта Чудакова высказала идею, что августов­ский номер “Знамени” нужно издать отдельным сборником, чтобы как можно больше людей узнало о том, какими были эти противоречивые годы. А Евге­ний Сидоров призвал всех собравшихся записывать воспоминания и делить­ся ими, невзирая ни на маленькие тиражи, ни на другие препятствия. <...>

Завершила собрание заместитель главного редактора журнала “Знамя” Наталья Иванова, пообещав, что тема “оттепели” продолжится и в осенних но­мерах”.

Как бы ни изощрялись авторы юбилейного номера “Знамени” в злопамят­стве, в проклятиях по адресу эпохи, обманувшей их надежды, в конечном счёте, самый точный диагноз психического состояния мемуаристов выразил в стихах постаревший “шестидесятник” Игорь Волгин:

В памяти твёрдой и ясном уме,

не говоривший ни бе и ни ме,

я заявляю публично:

прошлое мне безразлично.

Что там мутилось за гранью веков,

кто пробирался к царице в альков —

я разбираться не стану:

мне это по барабану.

С кем А.С. Пушкин шампанское пил,

кто там геройствовал у Фермопил,

быстры ли струги у Стеньки —

мне это, в общем, до феньки.

Цезарь ли кем-то когда-то убит,

Ленин ли пестует Брестский гамбит,

Данте ль откуда-то выжит —

это меня не колышет.

Вправду ль крестили кого-то в Днепре,

что написали Мольер и Рабле —

вместе, а может, отдельно —

мне это всё параллельно.

Плачет ли сердце в гитарной струне,

тень ли мелькает в туманном окне

тютчево-блоково-фетово —

это мне всё фиолетово.

Сиюминутность ценя однову,

я без оглядки отныне живу.

Кушаю рябчиков с грядки,

ибо живу без оглядки.

Сонму тупых исторических лиц

предпочитаю смешливых девиц,

чей без сомнений и споров

ум занимает Киркоров.

Такого мертвенно холодного и цинично безразличного признания бессмысленности Слова, которое “было в начале”, нет даже у безнадёжно отравленного “скепсисом бытия” Иосифа Бродского. Это ближе к песенке из кинофильма “Бриллиантовая рука”: “А нам всё равно!” А как назвал свою сти­хотворную книгу главный редактор “Нового мира” Андрей Василевский? Да так же: “Всё равно”.

Глава вторая

“ЗА РОДИНУ, ЗА СТАЛИНА...”

Крайне важно понять, что нас, государственников, патриотов и почвенни­ков, как правило, вышедших из крестьянства и простонародья, бесповоротно отделили от “шестидесятников” “оттепели” социальные, исторические, наци­ональные и даже религиозные разногласия. Но кроме них, в наших распрях было немало всяческих болевых точек, из-за которых мы с каждым годом всё дальше и дальше отплывали друг от друга. Одна из этих точек называлась “Иосиф Сталин”. Проклиная Сталина, “дети XX съезда” вольно или невольно закрывали глаза на то, как думали и что писали о Сталине их знаменитые ку­миры Серебряного века. Андрей Вознесенский, кричавший на вечерах поэзии в Политехническом и в Лужниках о “государственных усах” Сталина, испач­канных “кровью”, предавал Пастернака, перед которым якобы благоговел, потому что именно с Пастернака, с цикла его стихотворений о Сталине нача­лась поэтическая сталиниана XX века:

А здесь на дальнем расстоянье

За древней каменной стеной

Живёт не человек — деянье,

Поступок ростом с шар земной.

Весь этот “сталинский” стихотворный цикл Бориса Леонидовича был опубликован в газете “Известия” в январе 1935 года.

Белла Ахмадулина, которая, кощунственно кривляясь, декламирова­ла: “За Мандельштама и Марину // я отогреюсь и поем”, — унизила того же Мандельштама, восславившего Сталина в своей знаменитой “Оде” и повинив­шегося в 1936 году перед вождём за недостойную эпиграмму 1932 года:

И к нему, в его сердцевину

Я без пропуска в Кремль вошёл,