"К предательству таинственная страсть..."

“Компания, образовавшаяся вокруг тебя и неизменно приезжавшая в Дубулты аккурат перед Новым годом, воодушевляла. Булат пел свои песни. Олег Чухонцев читал стихи, которые смог напечатать только в перестроечное вре­мя. Михаил Козаков декламировал запретного Бродского, не отредактирован­ных цензурой Самойлова и Рейна <...> Завораживал своими смешными и трагическими байками бесконечно влюблённый в русскую историю Натан (для друзей — Таник) Эйдельман, Стасик Рассадин делился своими парадок­сальными мыслями о драматурге Пушкине. Алик Борин живо воспроизводил эпизоды из зала суда, а писатель врач Юлий Крелин вспоминал много любо­пытного из богатой медицинской практики, но лучшим рассказчиком безус­ловно признавали Булата Окуджаву” (Г. Красухин “Портрет счастливого чело­века”. М. 2012 г.)

Именно о такого рода посиделках “либерально-масонской ложи” пел Оку­джава: “Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке”. А о том, как Натан Эйдельман был “бесконечно влюблён в русскую историю”, расска­зал в переписке с ним Виктор Петрович Астафьев, к сожалению, не знавший, что отец Натана Эйдельмана, журналист 30-х годов, подписывавшийся под псевдонимом Э. Дельман, так излагал в мае 1935 года на страницах “Литера­турной газеты” судьбоносный процесс над выдающимся русским поэтом Пав­лом Васильевым: “Лжёте, Павел Васильев! Нагло клевещете на советскую ли­тературную общественность, которая вышвырнула вас из своих рядов из-за ваших “волчьих” повадок, несовместимых с высоким званием советского пи­сателя. Вам не удастся прикрыть свою уголовную сущность громкими фраза­ми. Вам не удастся скамью подсудимых превратить в пьедестал для монумен­та самому себе. Вы разоблачены до конца”...

Не об этом ли возмездии писал потомок “комиссаров в пыльных шлемах”: “Поднявший меч на наш союз достоин будет худшей кары”?

Под впечатлением от такого рода посиделок, я, не раз бывавший в Дубултах и видевший, как смягчились в 60-е годы литературные и обществен­ные нравы по сравнению с 30-ми годами, отзывался на эти посиделки впол­не лояльными, но отнюдь не либеральными стихами:

Пятнадцать лет тому назад т

ри друга жили здесь беспечно...

Ну что ж — никто не виноват,

что это не продлилось вечно.

Ужель предопределена

навек вся наша доля свыше?

Как развела друзей она —

один в земле, другой в Париже...

А третий вешний воздух ртом

хватает горестно и жадно

и снова думает о том,

что жизнь, как совесть, беспощадна,

что тяга родины-земли,

её укор, её тревога —

затем,

          чтоб в мировой пыли

не сгинула твоя дорога!

То, что такого рода “посиделки” добром не кончатся, что рано или позд­но проклятый “русско-еврейский вопрос” потребует своего разрешения, бы­ло понятно многим моим современникам. Вот что писала об этом идеологи­ческом расколе весьма осторожная в своих мыслях и поступках генеральская дочь и русская поэтесса Лариса Васильева:

“В нашем литературном мире разделённых на правых — славянофилов, и левых — западников лакмусовой бумажкой для определения принадлежнос­ти писателя к тому или иному лагерю был еврейский вопрос. Если ты еврей, значит, западник, прогрессивный человек. Если наполовину — тоже. Если ни того, ни другого, то муж или жена евреи дают требе право на вход в левый фланг. Если ни того, ни другого, ни третьего, должен проявить лояльность в еврейском вопросе. Точно так же по еврейскому признаку не слишком при­нимали в свои группы правого, славянофильского фланга” (Л. Васильева “Дети Кремля”, М. 1997 г.)

***

Одной из душевных болезней “западных шестидесятников” (“штатников”, как называл их и себя Василий Аксёнов) было равнодушие, а скорее даже враждебность по отношению не только к государству, но и к отечеству. Каки­ми бы “пушкинианцами” или поклонниками Александра Сергеевича они ни на­зывали себя, как бы ни клялись в стихах и прозе в любви к поэту, на деле его “любовь к родному пепелищу” была им чужда. Потому-то в последние совет­ские времена, а тем более, в рыночно-демократические они словно по коман­де свыше разбежались по разным странам Западного мира.

Бегство их, несмотря на “победу демократии” в СССР, на отмену цензу­ры и “крах тоталитаризма”, на ликвидацию “кровавой гэбни” и прочих “уродств” советского мира, было массовым. Гражданами, подданными или временными жителями американского мира стали Е. Евтушенко, В. Аксёнов, Б. Парамонов, Д. Петров-Шраер, А. Межиров, А. Янов, А. Грушко, С. До­влатов, А. Рыбаков, П. Вегин, Целков, В. Соловьёв, Е. Клепикова, Э. Неиз­вестный, Н. Коржавин, Ю. Алешковский, М. Юпп, Д. Бобышев, С. Резник, П. Грушко, С. Эткинд, А. Шрагин, Л. Халиф и многие-многие другие любим­цы муз. Поневоле вспоминаются опять же стихи Пушкина: “Сколько их? Куда их гонит? Что так жалобно поют?” А на каком языке поют? — на русском...