"К предательству таинственная страсть..."

“Я живу подобно чужеземцу, освоившемуся в чужой стране; любим ту­земцами и сам их люблю и радуюсь их радостью, но и знаю себя чужим, тай­но грущу о полях моей родины, о её иной весне, о запахе её цветов и говоре её женщин. Где моя родина? Я не увижу её, умру на чужбине”. И это писал абсолютно ассимилированный “чужеземец”, исследователь творчества Пуш­кина и Чаадаева, Огарёва и Ивана Киреевского, автор книг “История молодой России”, “Грибоедовская Москва”, “Мудрость Пушкина”.

В 70-е годы прошлого века эта “переписка” ожила, зашевелилась, и ока­залось, что и Гершензона можно понять, и Михаила Козакова с его старшим другом, ветераном Отечественной войны, и даже Давида Маркиша... Одно удручало: чувствуя в душе такие “гершензоновские” позывы, зачем им было клясться, словно бы на Библии: “Родина моя Россия, няня, Дуня, Евдокия” (А. Межиров). Или “Я патриот, я воздух русский, я землю русскую люблю” (П. Коган). Или “Я, как из веры переходят в ересь, отчаянно в Россию пере­шёл” (Б. Слуцкий).

Но не так-то просто перейти из одной веры в другую. Это легко получа­лось у Евтушенко или Вознесенского. Сегодня “Сталин”, завтра “Бухарин”. Сегодня Маяковский, завтра Ален Гинсберг. Но попытки поменять “веру” у по­этов более серьёзных вроде Межирова или Слуцкого стали трагедиями их жизни.

Глава пятая

“Я ЛЮБЛЮ ЭТУ КРОВНУЮ УЧАСТЬ...”

Постепенно пресловутый национальный вопрос разделил наше поколе­ние на два непримиримых стана. До сих пор с негодованием и недоумением вспоминаю, как в течение 1980-х годов со страниц “Московского комсомоль­ца”, “Огонька”, “Комсомолки”, “Нового времени”, “Книжного обозрения”, “Московских новостей”, а в начале 1990-х и едва возникшей “Еврейской га­зеты” Голенпольского по нашему адресу неслись обвинения, что мы — “поч­венники”, “деревенщики”, “сталинисты”, “охотнорядцы”, “русофилы”, “ан­тисемиты”, “расисты”. Что мы только и жаждем уличить бедных советских евреев в том, что они пьют кровь христианских младенцев, что мы готовы из­мерять циркулем их гениальные головы и высчитывать у каждого подозри­тельного соотечественника процент “еврейской крови”. Эти болезненные за­явления выходили из-под перьев ныне почти забытых борзописцев Марка Дейча, Семёна Резника, Александра Аронова, какой-то Лосото и некой Тать­яны Ивановой... Всех не вспомнишь. Не отставали от них и “шестидесятни­ки”, дожившие до наших времён, — Алла Гербер, Сергей Чупринин, Бенедикт Сарнов, Андрей Нуйкин и др. Однако забавнее всего то, что именно либералы-“шестидесятники”, а не “охотнорядцы” и “черносотенцы” были озабоче­ны тем, какая кровь и в каком процентном соотношении течёт в их жилах, а какой крови в их организмах нету ни капельки. “У кого что болит, тот о том и говорит”, — гласит русская пословица. Занимались этими исследованиями “дети Арбата” с особой тщательностью.

“У меня есть русская, украинская, польская, татарская и шведская кровь”, — докладывал Евгений Евтушенко (“Новая газета”. 18.07.2013). Он же со знанием дела сообщал, что среди его предков были полуукраинцы, полулатыши, полубелорусы, полунемцы... Впоследствии поэт уточнил, что его дед по отцу Рудольф Гангнус был чистым стопроцентным немцем. Это же на­до быть таким закомплексованным интернационалистом, чтобы разыскать в своём организме все эти “кровя”! Познакомившись с подобными “изыска­ниями”, поэт Николай Старшинов не удержался и сочинил на Е. Е. язвитель­ную, но справедливую эпиграмму:

Полухохол, полуполяк,

Полулатыш, полутатарин,

Полурусак, полупрусак,

Полупростак, полумастак,

Да что ж ты, мать твою растак,

России так неблагодарен!

“Еврейской крови нет в крови моей”, — кричал на весь мир Евгений Евту­шенко, доказывая, что он не по “кровным”, а по “духовным” причинам с юных лет в течение всей жизни отчаянно борется с антисемитами всех времён и на­родов. Глядя на него, и другие “шестидесятники” стали выискивать в своих родословных хоть какие-нибудь признаки “благородных кровей”.

Вознесенский отыскал в своём роду грузинского прадеда. У Ахмадулиной с примесями крови всё обстояло идеально, чем Е. Е. искренне восторгался: “В её жилах скакала необъезженная татарская кровь и величаво всплёскива­ла итальянская, как медленная вода венецианских каналов, качающая на се­бе золотые решётчатые окна постепенно погружающихся, словно Атлантида, аристократических палаццо...” Умри, Денис, лучше не напишешь!

Полукровка Булат Окуджава с горечью сообщал читателям, что является всего лишь “соплеменником” Сталина. А Роберт Рождественский, умолчав, что его фамилия по родному отцу Петкевич (поляк, сотрудник НКВД и участ­ник Отечественной войны), заявил в стихах своим друзьям Булату, Евгению и Андрею: “По национальности я советский”. Роберт не подумал о том, что если когда-нибудь советская власть рухнет, то он останется без национально­сти. Вот почему опасно играть в стихах такими сакральными понятиями, как “кровь”, “родословная”, “национальность”... Эту истину хорошо понимал один из наставников “шестидесятничества” Борис Абрамович Слуцкий: