К реке. Путешествие под поверхностью

Едва войдя в Уэпсборнский лес, я услышала жалобное нытье, сначала я подумала, что это цепная пила, потом — хор мух. К деревьям были прибиты дощечки, объясняющие пользу выращивания лесов для периодических порубок, однако явившаяся мне сцена была куда масштабнее тех лесозаготовок, которые мне доводилось видеть. Лес состоял в основном из каштанов, и повсюду из земли торчали пни, сверху спиленные под углом, чтобы не сгнили. Они занимали акр, если не больше. Среди них, точно мачты, высились худосочные дубы и остролисты. Там и сям лежали груды обрубленных сучьев, хотя не знаю, собирались ли их отсюда вывезти или пустить на перегной. «Выращивание лесов для периодических порубок создает естественную среду обитания, необходимую для многих растений и животных» — гласила надпись на дощечке. Что правда, то правда. Здесь в изобилии росла наперстянка, совсем как иван-чай, обживающий воронки от бомб и места пожарищ и точно язычки пламени распространяющийся по черной земле.

Было очень тихо. В колее отпечатались покрышки, выдавив в грязи волнистый узор, а над кронами струился тихий птичий щебет. Порой одинокий странник чувствует, что время обратилось вспять, а порой — что он стоит на пороге иного мира, хотя поди догадайся, рай это или ад. Ландшафт не изменился, во всяком случае, не произошло ничего такого, что можно было бы сформулировать в словах, однако ощущение необычности пронизывало все вокруг. Словно эта территория застыла в далеком прошлом и стала местом, где не хочется задерживаться из страха перед чем-то невыразимым.

В детстве мне снился сон, будто я отправляюсь в ад. Судя по спальне, где я проснулась, вся в поту, мне было шесть. Мы только что переехали — уже в четвертый раз, и я второй год училась в монастырской школе. В этом монастыре, как говорили девочки, окончил свои дни Джордж Джеффрис по кличке судья-вешатель, прославившийся своей жестокостью на «кровавых ассизах», суде над участниками восстания Монмута [23]. Во время летних каникул монахини приходили к нам собирать виноград, из которого делалось вино для причащения, и мне казалось, что они подобрали ключик к моим снам.

Ребенок, воспитанный в католической вере, знает, что мир не сводится к тому, что мы видим, знает, что за облаками и на глубине в тысячи километров существуют другие царства. Хотя в частностях эти верования могут быть отвергнуты, ощущения остаются: что земля дышит, что нельзя доверять своим глазам. Меня приучили думать, что земля очень хрупкая, точно соломенная изгородь, и достаточно одной вспышки гнева, чтобы она повалилась. От книг, которые я читала ребенком, было мало проку. Их заполняли Нетландии и Нарнии, места, куда можно попасть через кроличьи норы или платяные шкафы, слоняясь возле лесов и рек или проходя сквозь зеркало. Разумеется, представление о мире внутри мира, мире, куда смертные попадают, лишь преодолев определенные трудности, не является исключительной принадлежностью ни католицизма, ни эскапистов вроде Кеннета Грэма, блаженного, записывавшего свои истории в канун Первой мировой войны. Такие идеи имеют более древние корни, и в этом изуродованном лесу они казались весьма уместными.

Слово hell — ад происходит от англосаксонского helan — прятать; оно родственно словам hole — дыра и hollow — впадина. Хел, царство мертвых в скандинавской мифологии, считалось сокровенным местом, каким и должна быть территория, где обитают души людей. Его аналог у древних греков именовался Аидом, а у римлян — Дитом. Эти царства не всегда ассоциировались с наказанием и проклятием. В древности ад скорее рисовался обширным залом ожидания, где мертвые, бодрствуя, убивали время.

Как бы ни называлось это место, живые люди не часто посещали его. Согласно античным мифам, лишь несколько смертных совершили путешествие в подземный мир. Эней, прародитель римлян, спустился у Кумской пещеры в царство теней, чтобы поговорить со своим умершим отцом. Одиссей, хитроумный Одиссей, добрался только до входа в Аид и вызывал души умерших на берега реки Ахеронт. Он хотел, чтобы слепой провидец Тиресий указал ему путь домой в Итаку, но к нему слетелись и другие тени, привлеченные кровью жертвенных животных, и среди них — охотник Орион, гнавший перед собой некогда умерщвленных им зверей. Орфей спускался в царство мертвых за Эвридикой, погибшей от укуса змеи, а Гераклу надлежало привести пса Цербера, охранявшего врата Аида. Стоит вспомнить и Психею: дабы вернуть себе возлюбленного Эрота, она должна была справиться с несколькими заданиями, в частности принести от Прозерпины, царицы подземного мира, баночку с волшебным снадобьем.

Последний миф в обработке Роберта Грейвза — хорошее подспорье для поисков пути в Аид, который соединялся с миром смертных запутанными подземными ходами: