Таким образом, Фрейдин описывает те случаи, в которых исходные слова принадлежат к очень далеким семантическим полям, и читательское сознание «хочет» свести высказывание к формуле, где элементы относятся к близким семантическим полям. Этот процесс можно рассматривать как образец работы сознания по своего рода переводу с русского языка на русский язык (когда нечто непонятное «подгоняется» под привычные языковые обороты). Повторимся, что примеры Фрейдина – лишь отдельный и небольшой сегмент возможностей читательского восприятия. В мандельштамовских стихах, по нашим наблюдениям, гораздо больше ситуаций, когда семантические поля, основанные на лексических или смысловых формулах, в тексте уже пересечены, наложены друг на друга. Надо полагать, тогда словосочетания не вызывают у читателя трудностей и кажутся ему приемлемыми.
Приведенное рассуждение подталкивает нас в первом приближении сформулировать теоретическую модель, которая дальше будет развита.
С одной стороны, мы исходим из того, что семантические поля не только лингвистический термин, описывающий язык сам по себе и его устройство. Как было показано в известном эксперименте А. Р. Лурии и О. С. Виноградовой (1971), слова в сознании человека хранятся в виде семантических полей, обладающих ядром и периферией. По данным исследователей, семантические поля не являются системой, последовательно базирующейся на логических категориях. Так, например, слова
Второй узловой момент связан с категорией понимания. В когнитивных и психологических исследованиях предлагается несколько разных моделей устройства понимания текста. Некоторые из них исходят из построения ментальной модели, общего фрейма и частных фреймов того, что описывается в тексте; другие модели опираются на лингвистические или семиотические подходы (см. подробный обзор: [Залевская 2005: 364–393]; см. также: [Эко 2007]). Мы будем отталкиваться от идеи Р. О. Якобсона о том, что понимание – это прежде всего перевод:
Для нас, лингвистов и просто носителей языка, значением любого лингвистического знака является его перевод в другой знак, особенно в такой, в котором, как настойчиво подчеркивал Пирс, этот тонкий исследователь природы знаков, «оно более полно развернуто». Так, название «холостяк» можно преобразовать в более явно выраженное объяснение – «неженатый человек», в случае если требуется более высокая степень эксплицитности. <…>
Мы различаем три способа интерпретации вербального знака: он может быть переведен в другие знаки того же языка, на другой язык или же в другую, невербальную систему символов [Якобсон 1978: 17–18].
Хотя в понимании важную роль играет перевод слова или лексического ряда в систему внутренней речи (строящейся не только из слов, но и из образов и смутных визуальных представлений, см.: [Выготский 2008; Жинкин 1998]), мы сосредоточимся именно на языковом аспекте.
Соединяя мысль Якобсона с идеями Лурии и Виноградовой, мы далее будем считать, что понимание текста прежде всего основано на понимании его лексического ряда. Лексические единицы текста последовательно переводятся в другие знаки, то есть в слова того же языка. Важно подчеркнуть, что этот перевод базируется не только на логических категориях языка, но и на ближайшем контексте лексической единицы. Иными словами, понимание текста сводится к общему последовательному переводу лексических единиц, явленных в тексте, в лексические единицы из тех семантических полей, в которые попадает то или иное слово. Этот процесс, по всей вероятности, во многом происходит бессознательно – сознание неуловимо для нашего разума подбирает эквиваленты слов текста, основываясь на ментальном лексиконе, организованном по принципу семантических полей.