К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

При этом сознание, по-видимому, незаметно для нас не только переводит языковые единицы, но и проверяет сочетаемость лексических полей, в которые эти единицы входят. Если семантические поля оказываются далекими друг от друга, возникает стремление «заменить» лексическую единицу на единицу, которая согласуется с семантическими полями ближайших слов. А если семантические поля являются согласованными, то высказывание предстает адекватным языковым ожиданиям читателя.

Выше в работе мы приводили удачно сформулированную С. Золяном и М. Лотманом идею о том, что в стихах Мандельштама многозначность «из нежелательного, устраняемого различными языковыми и контекстуальными механизмами явления становится фактором, конструирующим поэтическую речь. Языковые и контекстуальные средства не устраняют, а наоборот, интенсивно продуцируют ее» [Золян, Лотман 2012: 97]. Этот принцип, по замечанию исследователей, противоположен принципу понимания языковых высказываний слушающим, в соответствии с которым «нужное значение многозначного слова „ясно из контекста“» [Апресян 1995: 14].

Сказанное, с нашей точки зрения, справедливо для текстов Мандельштама. Однако при всей справедливости этой мысли читатель, вероятно, не может до конца отказаться от приобретенных с детства механизмов понимания высказываний. Поэтому, читая стихи, читатель все равно руководствуется принципом понимания многозначного слова по контексту. Этот принцип, в частности, основан на том, что из значений слов выбирается то значение, у которого есть наибольшее количество общих семантических элементов с соседними словами. Так, анализируя фразу Хороший кондитер не жарит хворост на газовой плите, Ю. Д. Апресян продемонстрировал, что она может быть понята самыми разными способами, однако наиболее адекватное понимание возникает за счет того, что выбираются те значения слов, которые «обеспечивают максимальную повторяемость семантических элементов в пределах предложения» [Апресян 1995: 13–14].

Поэтому каким бы многозначным в плане языка ни являлось то или иное высказывание Мандельштама, сознание читателя интерпретирует его, основываясь на базовых механизмах понимания (обеспечение общих семантических признаков у лексического ряда, перевод лексемы в другое слово внутри семантического поля).

Конечно, поэтический текст отличается от разговорной речи, и законы, характерные для понимания бытового языка, действуют не в полную силу в поэзии и т. п. Очевидно также, что читатель способен получать эстетическое удовольствие от нарушения указанных принципов. Все это не вызывает сомнений. Но справедливо также и то, что восприятие поэтического языка не может полностью отказаться от тех языковых механизмов, о которых мы писали выше. Поэтому мы исходим из того, что принцип обеспечения общих семантических компонентов лексического ряда работает для читателя.

Держа в голове очерченные контуры теоретической модели, рассмотрим ее на конкретном примере. В свое время Л. С. Выготский, полемизируя с А. А. Потебней и его последователями, настаивающими на визуальном характере поэзии и ее образной природе, обратился к стихам Мандельштама:

Можно с совершенной ясностью показать, что почти все художественные описания строятся с таким расчетом, что делают совершенно невозможным перевод каждого выражения и слова в наглядное представление. Как можно себе представить следующее двустишие Мандельштама:

А на губах как черный лед горит
Стигийского воспоминанье звона.

Для наглядного представления это есть явная бессмыслица: «черный лед горит» – это непредставимо для нашей прозаической мысли [Выготский 2001: 202–203].