Читаем К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама полностью

В сложных примерах, однако, семантические поля накладываются друг на друга, и поэтому сознание – в изначальном приближении – исходит из общего контекста. Так, мы в целом понимаем, что имеется в виду в строках «Луч стоит на сетчатке моей» и «Мы прошли разряды насекомых, / С наливными рюмочками глаз»: в первом случае глаз воспринимает свет, во втором подразумеваются какие-то особенные глаза насекомых. Но при этом, надо полагать, на микроуровне происходит сличение семантических полей (как мы показали на примере, приведенном Выготским, и выше, говоря о косых подошвах луча). Для наливных рюмочек глаз нет целостного аналога в нормальном лексиконе: влажные глаза, глаза в форме рюмок, очевидно, редуцируют смысл. Но каждое слово в этом высказывании встроено в свое семантическое поле, и эти поля пересекаются на разных основаниях. Так, слово наливной понятным образом сопоставляется с рюмочками и косвенно – с глазами (например, посредством фразы глаза налились слезами); через фонетическую ассоциацию наливные рюмочки соотносятся с круглыми наливными яблочками, а биологический контекст стихотворения заставляет вспомнить еще и палочки и колбочки.

Эти и другие замены, которые мы разбирали в первом разделе работы, свидетельствуют о том, что в стремлении к пониманию происходит поиск аналога высказыванию. Сознание подбирает его путем перебора семантических контекстов отдельных слов и в итоге находит такой аналог, хотя он зачастую сложно формализуем (в случае с наливными рюмочками глаз непонятно, к какому семантическому итогу приходит сознание). Несомненно, в словах, встроенных в поэтическое высказывание, есть дополнительный неформализуемый общий уровень. Подобно гештальту, это «целостная образная структура, несводимая к сумме составляющих ее ощущений» [Соколова 2003: 100]. Однако на более частном уровне – на уровне языка – по всей видимости, сознанием предпринимаются попытки нормализовать высказывание, «перевести» его.

С помощью нашего построения, возможно, объясняется работа того, что принято называть интуитивным пониманием текста. Сложнейшие процессы (которые, безусловно, должны быть исследованы с привлечением нейрокогнитивных методов) мы попытались описать через идиоматику, которая представляется формализуемым посредником между текстом и сознанием читателя. Ясно, что некоторые наши наблюдения, касающиеся конкретных текстов, могут кому-то показаться неубедительными (или наоборот – другие читатели в тех же текстах обнаружат гораздо больше «запакованной» идиоматики). Это тем не менее встраивается в нашу модель: все читают несколько по-разному, в соответствии с индивидуальными особенностями восприятия.

Наконец, по-видимому, именно потому, что сознание при обычном, не исследовательском чтении проскальзывает мимо таких случаев странного употребления языка (основываясь на рассмотренном выше механизме перевода внутри семантических полей), до сих пор не было написано обобщающих работ о языке и фразеологии Мандельштама, притом что во многих пристальных прочтениях мандельштамовских стихов, где сознание филолога «цеплялось» за каждое слово, мы находим множество ценных замечаний по теме нашей книги.

Чрезвычайно заманчиво связать это с результатами эксперимента Н. Филлипс, согласно которым разные типы культурных практик чтения – интенсивное (сосредоточенное) и экстенсивное (расслабленное) – соотносятся с разной активацией определенных участков мозга, что показывает функциональная магнитно-резонансная томография (фМРТ) [Phillips 2015] (краткий пересказ: [Моретти 2016: 223–234]). Хотя эксперимент Моретти и Филлипс нацелен на изучение рецепции романа, а поэтическая речь, как видно из предварительных исследований, выполненных с помощью ай-трэкера, воспринимается в целом более сосредоточенно, чем прозаический текст (притом что существенную роль все равно играют индивидуальные практики восприятия конкретного человека) [Vančová 2014], думается, что базовое различие между интенсивным и экстенсивным чтением актуально и для рецепции поэзии и отчасти позволяет объяснить незамеченность идиоматического пласта в языке поэзии Мандельштама.

Разница между двумя типами чтения кажется интуитивно понятной и, видимо, соотносится с работой сознания в автоматическом режиме и в режиме медленного мышления. См., например, классическое исследование, основанное на этих двух системах (или режимах) мышления, психолога и одного из создателей поведенческой экономической теории Д. Канемана: [Канеман 2017].

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги