К сердцу Африки

У малыша был жар, лицо его горело. Мокрый от пота, он лежал на нескольких циновках и тяжело дышал. В хижине был тяжелый, спертый воздух. Ребенок не издавал ни звука: кричали и рыдали женщины, которые пришли сюда, чтобы, как велит обычай, оплакивать умирающего.

Вождь испытующе посмотрел на меня. Впоследствии я узнал, что больной ребенок был его внуком.

— Ты можешь спасти его? — спросил он, полагая, очевидно, что все белые умеют лечить.

— Я не врач, — ответил я, — и не знаю, чем болен ребенок.

— Но разве у тебя нет никаких лекарств? Ведь у белых всегда есть лекарства, — сказал вождь, умоляюще глядя на меня.

Отказать старику в его просьбе было бы и бесчеловечно, и небезопасно, так как он все равно не поверил бы, что я просто не в состоянии ему помочь. В моей аптечке были только таблетки от малярии, а у малыша могла быть любая из сотен болезней, которые опустошали африканские деревни.

— Не знаю, сумею ли я вылечить вашего ребенка, но надо попробовать, — сказал я и протянул матери две таблетки.

И она, и ее муж, и вождь были очень довольны. Правда, они немного огорчились, когда я велел всем выйти из хижины, чтобы они не беспокоили больного своими воплями. Возле ребенка осталась только одна женщина, которая отгоняла от него мух. Кроме того, я посоветовал родителям открыть ставни на теневой стороне, чтобы в комнату попадал свежий воздух.

Когда мы возвращались в хижину вождя, переводчик шепнул мне на ухо:

— Чем скорее мы уедем отсюда, тем будет лучше!

— Почему? — спросил я. — Сначала мы снимем поющих собак, если они действительно поют.

— А вдруг ребенок умрет?

— Мне будет очень жаль, если это случится, но едва ли в моих силах…

— Если это случится, вас назовут убийцей.

— Какая ерунда! Эти таблетки абсолютно безвредны. Они не могут ни исцелить ребенка, ни убить его.

— Согласен с вами. Но если ребенок умрет, жрец непременно скажет, что это вы убили его.

— Чепуха. Бабембе не какие-нибудь там дикари, чтобы утверждать подобную нелепицу. Это умный народ с высокой, хотя и очень своеобразной, культурой.

Но когда мы вернулись в резиденцию вождя и продолжали прерванный разговор, я неотступно думал о больном ребенке. Мне все время приходила в голову одна и та же мысль: а что, если бабембе все-таки сочтут меня убийцей?

Вождь подтвердил, что почти все собаки в его деревне используются для охоты, а кроме того, они умеют петь. И он согласился продемонстрировать мне их искусство.

Поскольку меня очень беспокоило состояние малыша, я решил сначала взглянуть на него, а потом уже слушать собак. К счастью, больной уже почувствовал себя лучше. Свежий воздух сделал свое дело, а после того как плакальщиц выставили во двор, он спокойно уснул.

Облегченно вздохнув, я отправился вместе с вождем слушать пение собак.

Вскоре к нам подошел охотник с рожком, который издавал протяжные пронзительные звуки. Я уже говорил, что бабембе — прирожденные артисты. Хотя я и не просил охотника об этом, он принял очень красивую позу, поднявшись на ствол огромного дерева. На звуки рожка немедленно откликнулись все деревенские собаки и стали радостно завывать.

Через несколько минут вокруг нас собрались десятки псов, которые пели и танцевали, выкидывая совершенно невообразимые антраша. Даже щенята являли нам свое искусство: они слабо повизгивали и ковыляли на своих еще не окрепших лапах.

В какую бы деревню мы ни приехали, навстречу нам отовсюду льются потоки звуков. Где жизнь, там и музыка.

На кухне, устроенной прямо под открытым небом, несколько совсем юных девушек готовят еду. Они должны быть все время начеку, ибо вокруг кувшинов и калебасов разгуливают куры, утки и гуси и, заметив, что хозяйки зазевались, немедленно хватают земляной орех или какое-нибудь другое лакомство.

Одна из девушек что-то напевает, аккомпанируя себе на сакале. Сакала состоит из двух небольших калебасов, наполненных зерном и связанных между собой коротким шнурком. Девушка подбрасывает калебасы, которые ударяются о ее руки и друг о друга, издавая мягкий, ритмичный шум.

У племени бабембе сложено немало песен, которые поют в сопровождении сакалы.

Сначала я никак не мог сообразить, почему каждый куплет слушатели встречают взрывами смеха. Но когда переводчик перевел мне с большим трудом несколько песен, которые поют под сакалу, я понял, что это своеобразная форма народного юмора.

Вот пара примеров:

А мукую котерие му мвойо, я Мари ко,
Иендтсакеле бангангоо, я Мари ко,
М’писси н’киси камбукоо, я Мари ко,
А бемама, А бемама, А бемама.

Ох, у меня в животе поселился дьявол,

о моя сестра Мария,
Принеси мне изваяние бога, о моя сестра Мария,
Он войдет в меня и очистит мои внутренности,
о моя сестра Мария.
Ах, как мне больно…

А вот еще одна песня о маленьком мальчике, который упал в воду.