Следующей была песня о ядовитой змее. Правда, сперва меня несколько озадачили улыбки, которыми слушатели встречали всякое упоминание об этом пренеприятном животном. Чтобы рассеять мои сомнения на этот счет, мне объяснили, что мясо змеи изысканное блюдо, но есть его разрешается только мужчинам. Существует поверье, что у женщины, отведавшей змеиного мяса, никогда не будет детей. И если муж застанет жену на месте преступления, то есть за недозволенной трапезой, он вправе потребовать развод. Кстати, на первый взгляд жареная змея немного напоминает жареные бананы.
Эту песню поют в сопровождении н’кори и многих других инструментов.
В этой же деревне я услышал, как два мальчугана играли на нгвенда-нгвенда. Это совершенно уникальный инструмент, возможно даже единственный в своем роде, ибо играть на нем можно только вдвоем. Нгвенда-нгвенда — это стебель пальмового листа двухметровой длины. Искусные руки мастера соскоблили со стебля все волокно и тщательно спрессовали его, превратив в тетиву большого лука. Лук этот кладут на землю, един из музыкантов становится на него ногами и бьет по тетиве двумя палочками, а другой держит калебас, играющий роль резонатора. Приближая калебас к вибрирующей тетиве и прикрывая рукой отверстие, он изменяет высоту звука.
А вот другой способ игры на нгвенда-нгвенда. Один конец лука втыкается в землю, а тетива, или струна, закрепляется на мембране, которой может служить обыкновенный калебас, закопанный в землю. Ударя по тетиве и изгибая лук, вы получаете любое сочетание звуков.
Мне очень хотелось посмотреть, как здесь танцуют. Я уже знал по опыту, что просить об этом вождя едва ли имеет смысл. Пока он начнет переговоры со своими танцорами и пока эти переговоры увенчаются успехом, пройдет слишком много времени. Поэтому я ограничился тем, что подарил ему в знак дружбы несколько пачек сигарет и попросил солиста нашего оркестра поиграть немного на балуке. Едва он заиграл, как начали собираться зрители.
Многие здешние жители пришли со своими собственными балуками, и через несколько минут, захваченные ритмом музыки, они пустились в пляс. Кстати, танец этот так и назывался — «балука», и танцоры исполняли его удивительно грациозно. Они образовали большой круг, и те, кто принес с собой инструмент, не переставали играть, даже когда делали самые замысловатые прыжки.
Шли часы, и, хотя жара была около сорока градусов, танец не прекращался ни на секунду. И это еще одно проявление той великой силы, которой обладает музыка бабембе.
Вернувшись домой, мы прямо с бала попали на похороны. Умер один маленький мальчик.
К счастью, это был не тот мальчик, которому я дал таблетки от малярии, и не тот, которого я фотографировал, ибо родители могли бы подумать, что с помощью фотоаппарата я похитил душу их сына.
Похороны у бабембе — чрезвычайно драматический ритуал, каждый этап которого совершается под соответствующую музыку. У них более пятидесяти погребальных песнопений, не считая тех, что местные импровизаторы создают во время погребения. Одни песнопения исполняются как канон, другие — в четыре голоса, а танцующие в это время ударяют ногами по земле, как в тамтам, рождая мягкий зловещий ритм, похожий на отдаленные раскаты грома.
Перед началом погребальной церемонии земля твердая, как бетон, но, когда танцующие ноги срывают с нее верхний слой глины, она превращается в мягкий ковер из пыли толщиной в палец. Пыль эта клубится над головами людей, окутывая их непроницаемой мглой, и смешивается с потом, струящимся по их обнаженным телам.