К сердцу Африки

Когда Н’Кая выходил на берег, он коснулся ногой куста мимозы, сразу сомкнувшей свои листочки. И право же, мне показалось, будто мелодия нгонфи, изменив свой ритм и окраску, стала созвучной негодованию мимозы, которая один за другим сворачивала лепестки.

У Н’Кая легкий, пружинистый шаг. Его ноги мягко ступают по красноватой земле, а нгонфи, не замолкая ни на миг, рассказывает обо всем, что свершается вокруг. Поднявшись на вершину холма, Н’Кая встречает группу женщин. У каждой из них на голове целая башня из глиняных кувшинов, скрепленных ивовыми прутьями. Длинной вереницей женщины идут вверх по склону холма. Их большие крепкие ноги медленно и как бы механически ступают по красноватой земле. Приблизившись к реке, женщины переходят ее вброд. Словно трактор, монотонно и размеренно движется вереница людей по илистому дну реки, движется так же монотонно и размеренно, как по твердой земле. Ступни их ног загрубели и стали нечувствительными к острым камням, как шины автомобилей.

Закончив съемки, мы вернулись в лагерь. До захода солнца еще оставалось не менее часа, и я попросил наш хор и оркестр исполнить, так сказать, на «бис» несколько песен, которые утром они так чудесно распевали в машине. Но тут случилась заминка, которая вскоре переросла в целую проблему: оказывается, певцы из племени бабембе не умеют петь по заказу…

Нечто подобное произошло, когда я приехал в Муаензи. Мне надо было зайти к деревенскому кузнецу. Приблизившись к кузнице, я услышал, что он поет в такт могучим ударам железа о железо. Он ковал наконечники для стрел. На следующий день я пригласил кузнеца зайти в наш лагерь, чтобы записать голос его на магнитофон. Он пришел, но петь отказался, хотя я предложил ему за выступление довольно ценные подарки. И тогда кузнец объяснил, что петь просто так, безо всякого повода он не может. Сначала я подумал, что он просто упрямится или набивает себе цену. Но потом оказалось, что мои подозрения были лишены всякого основания. Когда я поставил магнитофон возле кузницы, запись удалась на славу. Здесь песня приобретала вдруг глубокий и сокровенный смысл. Она не только давала его работе ритм, но и наполняла ее радостью.

Итак, каждая песня бабембе несет какую-то смысловую или эмоциональную нагрузку. И именно поэтому кузнец не мог петь в нашем лагере: в данный момент песня не была для него органической необходимостью и не мотивировалась ни обстановкой, ни чувством. Запеть просто так, по моей просьбе для Н’Кая так же трудно, как, скажем, засмеяться безо всякого повода или вдруг заплакать. Для него это было бы почти проституцией или чем-то в этом роде. И наверное, он заклеймил бы презрением наших самых выдающихся певцов, обвинив их в том, что они идут на сделку с совестью, когда поют о любви за деньги, а не по зову сердца. Ни один африканец из племени бабембе не совершил бы подобного святотатства. И если чувства его молчат, он не станет петь по заказу.

Бабембе считают, что петь без вдохновения — это просто расточительство, и, быть может, именно поэтому песня играет такую важную роль в их жизни.

Разговорившись после одной поездки со своими музыкантами, я понял, как возникают песни, которые они поют в машине. Это всегда импровизация, импровизация, рожденная дорогой. Сначала кто-то из них запевает. Допустим, он поет о белом человеке, который быстро ведет машину меж гор и лесов и платит им деньги, не требуя взамен никакой работы. Песню подхватывают несколько голосов, а еще через несколько секунд ее поют все до единого. Потом запевает следующий. Он импровизирует слова, мелодию, и снова возникает песня, которую распевают хором мои музыканты.

Я установил магнитофоны на грузовике таким образом, чтобы в любой момент их можно было включить, и, если песня мне особенно нравилась, я немедленно останавливал машину и приступал к записи. А когда мы возвращались потом в деревню или на базу, я прокручивал для своих музыкантов пленку и они, услышав знакомую мелодию, снова начинали петь, дополняя песню все новыми и новыми куплетами.

Съемку самых трудных эпизодов фильма я решил отложить напоследок, чтобы к тому времени приобрести хоть какой-то опыт работы со своей съемочной группой. Однако поющие собаки настолько пленили мое воображение, что мне не терпелось как можно скорее запечатлеть их на кинопленке.

Через пару дней мы заехали в деревню, где было множество собак. Однако с охотничьими собаками у них было лишь весьма отдаленное сходство, и особой музыкальностью, по-моему, они тоже не отличались. Мы нанесли визит вежливости вождю, который пригласил нас в свою большую хижину, и мы целый час болтали с ним через переводчика о всякой всячине.

И только я хотел спросить его о поющих собаках, как вдруг услышал чьи-то отчаянные рыдания и крики, доносившиеся из соседней хижины.

— Что там случилось? — спросил я.

— Умирает ребенок, — коротко ответил вождь и попросил меня осмотреть малыша.

Местный знахарь, очевидно, был бессилен справиться с болезнью, и я решил, что мое вмешательство не может быть рассмотрено как вопиющее нарушение врачебной этики.