К сердцу Африки

Когда мы переправились на пароме через реку, я упомянул об этом вслух в присутствии нескольких десятков африканцев. Через, пару часов я зашел в магазин, принадлежавший одному индийцу, и сказал, что мне нужно несколько помощников, играющих на народных музыкальных инструментах. Я дал одному парню небольшую сумму денег и попросил его оповестить жителей пяти-шести ближайших деревень о том, что объявляю конкурс на лучшее исполнение африканской народной музыки. Однако каждый участник конкурса был обязан принести с собой музыкальный инструмент.

Я не возлагал особых надежд на столь примитивную рекламу, однако результат превзошел мои самые пылкие ожидания. Когда на следующее утро я проснулся, на лестнице моего дома сидели человек двадцать. Чтобы как-то скоротать время, они наигрывали на всевозможных инструментах: и духовых, и ударных, и струнных.

Этот концерт был прерван появлением джипа, который остановился возле дома; из него вышел Герберт Пеппер, французский ученый. Он был моим научным консультантом. Хотя он всю ночь провел в пути, ему не терпелось поскорее приступить к съемкам.

Пока мы завтракали, музыканты спустились в сад, прошли по тропинкам, протоптанным в высокой слоновой траве, и расселись вокруг дома. Воодушевляя и взвинчивая друг друга, они создавали ритмы все более замысловатые и неистовые. Они играли, пели и били в тамтамы, и все было обильно приправлено юмором, какого нет ни у кого, кроме африканцев. Очевидно, все они были незаурядными артистами, но нам пришлось попросить, чтобы они соблюдали тишину, пока их товарищи будут демонстрировать нам свое искусство.

Тот, кто был первым в очереди, поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и заиграл на нгонфи — национальном инструменте племени бабембе. Нгонфи состоит из деревянного корпуса, короткого грифа и натянутых на него четырех-пяти струн. Аккомпанируя себе на нгонфи, африканец легко преодолевает двадцать — тридцать километров; без нгонфи он не пройдет и километра.

Молодой африканец играл так весело и заразительно, что все собравшиеся в саду вдруг заиграли и запели во весь голос, а потом вдруг пустились в пляс, словно музыкант играл не на нгонфи, а на волшебной флейте.

Мы пригласили молодого африканца войти в комнату и предложили ему сесть на стул. Сидеть ему было явно неудобно, хотя играл он при этом очень хорошо. Но когда ему разрешили встать и ходить по комнате, мы услышали настоящую музыку и почувствовали, как ее пламенный ритм захватывает наши неуклюжие тела.

Мы были совершенно очарованы этим африканским маэстро и немедленно предложили ему главную роль в нашем фильме, хотя не слышали еще остальных конкурсантов.

Его звали Н’Кая, и ему недавно исполнилось двадцать лет. У него была красивая темная кожа с золотистым отливом, длинные ноги и добрые черные глаза.

Н’Кая долго не мог понять, в чем будет заключаться его работа. Когда же мы объяснили ему, что он поедет с нами и будет играть на нгонфи, музыкант развел руками: разве это работа! Тем не менее мы предложили ему жалованье, вдвое превышающее ту сумму, какую обычно платят в подобных случаях. Сначала Н’Кая решил, что чего-то недопонял. Однако аванс в виде большого куска материи для жены Н’Кая рассеял все его сомнения.

После того как Н’Кая ушел, появился музыкант, играющий на балуке. Балука напоминает нгонфи, но больше его раза в полтора. Это нечто вроде лютни. Между балукой и нгонфи примерно такие же отношения, как между альтом и скрипкой. К сожалению, хозяин балуки хрипел, как бегемот, и, поскольку здесь было много других музыкантов, играющих на балуке, мы были вынуждены ему отказать. Вскоре мы нашли замечательного мастера игры на балуке, который к тому же еще и пел.

Потом в комнату вошли два тамтамиста. У одного тамтам был в виде толстой трубы и назывался нгома. Один конец нгомы был затянут кожей газели. Сидя на тамтаме, маэстро выбивал на нем совершенно фантастические ритмы. Иногда он прижимал пятку к самой середине тамтама и плавно вел ее к краю, исполняя таким образом весьма своеобразную каденцию.

У другого ударника тамтам назывался мукондзи. Он был изготовлен из древесного ствола, выдолбленного в середине и срезанного наискось таким образом, что получились две звуковые плоскости. Музыкант выполнял на них неистовое тремоло двумя деревянными палочками, которые двигались с такой невообразимой быстротой, что за ними невозможно было уследить. Оба тамтамиста постепенно увеличивали темп, и все вокруг гремело и грохотало, и даже железная крыша дома начала вибрировать, повторяя ритм тамтамов.

Это был настолько захватывающий ритм, что мы вскочили на ноги и начали притопывать ногами, отбивая такт. Когда мы вышли на лестницу, чтобы позвать следующего, оказалось, что все танцуют, зачарованные ритмом тамтамов.

В комнату вошла очень красивая девушка лет восемнадцати-девятнадцати. Она чувствовала себя здесь очень неловко. Поскольку у нее не было с собой никакого инструмента, мы сказали, что не можем ее принять. Тогда она показала нам раковину.

— Ты свистишь в нее? — спросил я.