К сердцу Африки

Там и сям разбросаны небольшие водоемы. Их кристально чистая поверхность затянута сантиметровым слоем «льда». Но это не лед, а известь. Понадобились тысячелетия, чтобы затянуть известковой коркой эти подземные озера.

Но в одном месте «лед» треснул под чьими-то короткими, осторожными шагами. Следы ведут все дальше и дальше, в самую глубину горы. Пройдут тысячелетия, а следы эти останутся и, возможно, расскажут будущему следопыту о драматических событиях давно минувших времен.

Лет двадцать тому назад сюда пришел один молодой жрец по имени Кару. Он боялся французских властей, которые приказали сжечь всех деревянных богов, принадлежавших жрецам бабембе.

Но Кару боялся и китеки, которые могли расправиться с народом бабембе не менее жестоко, чем французские солдаты. Ему принадлежал один из самых древних и самых могущественных идолов во всей стране, и Кару не мог отдать его на поругание чужеземцам. Дрожащими руками он завернул своего идола в пальмовые листья и спрятал его в этом тайнике, в недрах горы.

Керосиновые лампы слабо освещают своды пещеры. Словно гигантские дамокловы мечи, нависают сталактиты над нашими головами. Порой каменный коридор сужается настолько, что мы вынуждены идти по нему гуськом. Потолок опускается все ниже и ниже, и время от времени мы ползем по-пластунски.

У Кару вырывается стон всякий раз, когда он ударяется головой об известковый меч. Я тоже испытываю ощущения не из приятных. Глаза и рот мне заливает липкая, солоноватая на вкус жидкость: это пот, смешанный с кровью.

Известковый «лед», затянувший подземные озера, ломается с громким треском; эхо подхватывает этот треск и превращает в зловещее хрипение.

Лампы почти погасли, и, когда мы входим в огромный «колонный зал», где спрятан китеки, я зажигаю факел, пропитанный специальным химическим составом. Облака дыма зловеще клубятся под сводами этого подземного замка.

— Вперед, смелее, цель близка! — кричу я и хочу еще что-то добавить, но испуганно замолкаю: стоголосое эхо громоподобно хохочет мне в уши, сотрясая стены пещеры.

Кару стоит так же неподвижно, как известковые колонны, окружающие его со всех сторон. Потом он вдруг показывает на огромный сталактит и дрожащими от волнения руками начинает рыть под ним яму, лихорадочно разгребая камни.

Я жду, затаив дыхание. Где китеки? Сохранился ли маленький деревянный идол? Или давным-давно истлел? И от него осталась лишь горсть праха?

Кару становится на колени и засовывает руку в яму по самое плечо. Он даже стонет от напряжения. И эхо стонет ему в ответ тысячеголосым отчаянным стоном. В неровном пламени факела тень Кару похожа на какое-то доисторическое чудовище.

Его глаза светятся ужасом. Он дышит тяжело и шумно, словно в груди у него не легкие, а кузнечные меха. И эхо шумно дышит ему в ответ.

— Спокойно, Кару, спокойно! — говорю я и чувствую, что голос у меня срывается.

— Спокойно, спокойно, спокойно, — повторяет эхо.

Но ни о каком спокойствии здесь не может быть и речи. Я сам дрожу как в лихорадке. И больше всего боюсь, что Кару вдруг сорвется с места и, охваченный мистическим страхом, побежит к выходу из пещеры.

Вдруг он делает резкое движение и достает из ямы какой-то предмет, завернутый в истлевшие пальмовые листья. Это — маленький китеки! Когда-то он был выкрашен в красный цвет и весь лоснился от пальмового масла и жира. Но краски поблекли, выцвели, и наш маленький идол стал совершенно черным от времени.!

— Пошли, скорей! — стонет Кару, дрожа всем телом, и протягивает мне китеки.

— Скорей, скорей, скорей, — гремит эхо, и мы устремляемся прочь от этого страшного места.

Рукоятка факела ломается, он падает и горит желтоватым пламенем на известковом ложе пещеры. Но мы, не останавливаясь, бежим к выходу, откуда уже пробиваются бледные блики света.

Когда мы выходим из пещеры, я замечаю, что у Кару такой вид, будто он только что участвовал в драке. Голова у него в ссадинах и кровоподтеках от столкновений со сталактитами, на теле царапины и синяки. Я хочу смыть с него кровь, но Кару не желает ждать ни минуты: подстегиваемый страхом, он устремляется домой, где его ждет награда за совершенный подвиг.

Немного освободившись от кошмара, пережитого в пещере, я глубоко-глубоко, всей грудью вдыхаю пропитанный солнцем воздух и вдруг явственно отдаю себе отчет в том, что моя мечта стала явью: у меня есть китеки!