– Скорее всего, нет. Аэропорт закрыт. Даже, если завтра его откроют, с рейсами будет неразбериха, – он тяжело, устало вздохнул, но потом попытался искренне поздравить меня. – А у тебя тем временем все получилось. Большой шлем исследователей. Молодец, дорогая. Правда. Отличный результат.
– Спасибо.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я в порядке, – выговорила я, борясь с приступом сухого кашля. – Плечо перетрудила. И просто устала.
– Хорошо будет вернуться домой.
– Да.
Я прошлась по номеру, ощущая опустошение. Ведь я собиралась радоваться и праздновать, а тут такое. У меня не было ни возможности, ни способа найти информацию или отправить пожертвование. Как только удалось найти адаптер для зарядного устройства, я стала искать фотографии флага Красного Креста на Северном полюсе, ведь некоторые снимки были сделаны на мой телефон вместо камеры. Внезапно показалось совсем неважным то, что я добралась до Северного полюса; куда важнее была работа Красного Креста в Бостоне, они всегда там, где нужны, их роль трудно переоценить. Я выложила в Твиттер свое фото с полюса с флагом Красного Креста, флагом надежды, с кратким сообщением о том, что посвящаю свое достижение жертвам теракта в Бостоне.
Я заставила себя перестать прокручивать изображения в ленте новостей. Столько страданий. Стоя в тщательно спроектированном душе скандинавского отеля, оттирая с лица и тела грязь и пот экспедиции, я чувствовала себя оглушенной и опустошенной. Я легла на кровать, обернув мокрые волосы толстым белым полотенцем, и натянула на себя одеяло. Я была совершенно измучена, физически и духовно, но стоило закрыть глаза, как снова видела этот огромный урон. В том и состоит разница между страданием и уроном. Страдание – то, что чувствуешь. Урон – то, что видишь и не можешь отрицать.
Полярная ледовая шапка – квинтэссенция артефакта изменения климата. Разглядывать бескрайний простор, усеянный пятнами льда и черными полыньями, – все равно что видеть дом с привидениями, почтенный старый особняк с разбитыми окнами и выломанными балками. Это вовсе не естественный процесс благородного старения. Это вандализм. Это урон, такой же жестокий, неправильный и несовместимый с жизнью, как разбитые витрины магазинов в Бостоне. Теперь у ущерба появилась новая аватарка, но ничего нового на самом деле не произошло. Он, как безжалостный полубог, сотрясал мой мир с тех пор, как я была ребенком. На покрытом пятнами крови тротуаре мне представлялась жилистая культя ноги моей матери. За разрушающейся ледовой шапкой полюса мне представлялась беззаботная жизнь брата. Все насилие в мире, как в зеркале, отражало насилие в моей семье. Все утраченные части планеты были отражением утраченных частей меня самой.
Как бы поэт ни размышлял о жизни, как о пути или путешествии, а не о цели, он забывает упомянуть о пресловутых развилках на дороге. Я вижу это теперь, со своей новой точки зрения. Единственный выход находился наверху. Как бы мне ни было больно, я должна была не прекращать подъем.
Часть III
Друзья наверху
Глава 22
Я вернулась с Северного полюса в апреле 2013 года, пережила целый шквал участия в утренних шоу и публикаций в СМИ, начала выступать перед академическими и корпоративными аудиториями с рассказами о своем опыте. Пенни была довольна, когда одна из радиостанций в Бостоне присудила мне титул Крутышка недели /
При этом я не прекращала тренировки. В 2014 году в апреле я поднялась на гору Уитни (4422 м), в июне – на Монблан (4810 м) и в сентябре – на Манаслу (8156 м). А потом ни с того ни с сего я получила по электронной почте письмо.
Короткий ответ: