Кафедра

Сидевшая до сей поры молча Светлана приглаживает вовсе не нуждающиеся в этом короткие волосы и говорит:

– Возможно, тебе, в самом деле, придется это сделать, потому что я тоже хочу кое в чем признаться. Это я отправила анонимное письмо твоей жене.

Кирсанов достает платок из кармана пиджака и вытирает пот со лба. Молча. За него откликается Даша.

– Вот как? – ее тонкие брови взлетают вверх. – Как интересно! А мне раньше казалось, что ты меня не очень-то жалуешь. С чего бы вдруг такая забота? Или я ошибаюсь, и это было желание мне напакостить?

Елизарова надевает очки, и я вижу, как дрожат ее руки.

– Наши с тобой отношения в данном случае не имели никакого значения. Я всего лишь хотела, чтобы правда вышла наружу. Мне противна ложь. Понимаете?

– Благодетельница, – цедит Вадим. – А ты хоть о ком-нибудь, кроме себя и своих дурацких принципов, думала в тот момент?

Светлана морщится – она не привыкла, чтобы с ней разговаривали в таком тоне.

– Я давала тебе возможность развязать этот узел самому. Ты предпочел оставить всё как есть. И о своем поступке я не сожалею. И я бы снова поступила точно так же. Я сожалею только о том, что не решилась тогда подписаться. Анонимка – это мерзко. Но если бы я знала, что в моих действиях ты обвиняешь кого-то другого, я бы давно уже всё рассказала. Так что извини – Евгения Максимовна здесь тоже совершенно ни при чем.

– А может быть, другую анонимку написала тоже ты? – его рука с платком снова тянется к блестящему от пота лбу. – И тоже считаешь это борьбой за справедливость? Борьбой со взяточничеством, а?

Она качает головой.

– Нет. Хотя если бы я знала, что ты берешь взятки…

Он заливается нервным смехом.

– Не сочтите это паранойей, но, кажется, я окружен одними предателями. Я так понял – мои слова вы не в грош не ставите? Ну, хорошо, официально заявляю – если вдруг выяснится, что Евгения Максимовна не имеет отношения и к остальным случаям, о которых мы говорим, я публично принесу ей извинения. Только я сильно сомневаюсь, что это потребуется. Остались самые серьезные поступки – клевета, кража картины стоимостью несколько тысяч долларов и убийство. Не думаю, что найдутся желающие в этом признаться.

Он обводит всех взглядом.

– Так я и думал. Значит, мои обвинения остаются в силе.

Я сглатываю слюну – боюсь, что голос подведет. Мы с ним по-прежнему друзья. Не такие как раньше, конечно, но всё-таки. Но молчать и дальше я не могу.

– Ты странно рассуждаешь, – нет, кажется, голос звучит как надо. – Ты предположил, что все эти события связаны в одну цепь, и все началось с письма Светлячка. А мы уже выяснили, что к большинству этих событий Евгения не имеет никакого отношения. И все равно ты упорно обвиняешь ее во всем остальном. По-твоему, она написала письмо, на два месяца о тебе забыла, а потом вдруг вспомнила и разом решила украсть у тебя картину и посадить тебя в тюрьму за взяточничество, а потом и этого ей стало мало, и она решила тебя убить!

– Не надо так, Алиса! – просит он. – Если у тебя есть другие предположения, я слушаю. А если нет, то лучше помолчи.

– Почему же? – возражаю я. – Есть предположения. Возьмем, к примеру, донос на тебя. О его справедливости мы пока не говорим. Важен сам факт. В департамент образования пришла анонимка. Ты готов был подозревать кого угодно – Светлячка, Варю, даже меня. И только об одном человеке ты не подумал.

– Да? – скептически улыбается он. – И о ком же?

Я боюсь произнести это вслух. Но промолчать еще страшнее.

– О своей жене, – выдыхаю я.

Сашка, кажется, показывает мне большой палец.

– Ты с ума сошла? – осведомляется Кирсанов. – Ты соображаешь, что говоришь?

Даша тоже полна благородного негодования.

– А может, Алиса, ты сама отправила то письмо? Ты, кажется, тоже обо всём прекрасно знала.

Она не уточняет, что я знала, но это и так понятно. У Светланы снова начинают пылать щеки – ей неуютно рядом со взяточником. Ничего, потерпит.

– Ты, кажется, тоже была влюблена в моего мужа, а он тебя бросил? Разве не так?

Теперь уже щеки пылают у меня. Но даже хорошо, что она это сказала. Теперь, во всяком случае, я тоже могу сказать Вадиму то, что думаю.

Вопросы Даши я игнорирую и продолжаю обращаться к Кирсанову.

– Как раз тогда твоя жена узнала, что у тебя есть другая женщина. Думаю, она боялась, что ты уйдешь из семьи, и решила отомстить и подпортить тебе репутацию – чтобы ты не достался сопернице весь в шоколаде,

Кирсанов старательно выговаривает каждое слово:

– Это всё твои домыслы.

– Хорошо, пусть домыслы, – не спорю я. – Но сути дела это не меняет, – и поворачиваюсь в сторону дяди. – Дмитрий Сергеевич, скажите, а можно проверить отпечатки пальцев на том письме? Почти уверена – Дашины там найдутся.

Кирсанова кривит губы.

– Какая чушь!

Но дядя Дима поддерживает игру.

– Такая экспертиза возможна. Думаю, мы довольно быстро сможем ее провести.

Конечно, всё это – ерунда! Полиция не станет возиться с каким-то там письмом, не имеющим к делу прямого отношения.

Но Даша задыхается от гнева.

– Да как вы смеете? Да на каком основании? Вы что, обвиняете меня в чем-то? Я совершила преступление?

Ткаченко машет руками.