Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Противоположной установкой — когда собственное знание несут на рынок, расхваливая его во весь голос, подобно торговцу, и стремясь продать его как можно большему числу слушателей, не учитывая ни их потребности, ни образовательный уровень — является для Платона позиция софиста. Софист по существу своему — антиэсотерик. Неудивительно, что защитительное слово в пользу принципиальной открытости при передаче знания Платон вкладывает в уста именно Протагору, наиболее значительному уму в софистике V века до Р. X. (Протагор 317Ьс).

ДИАЛОГИ ОТСЫЛАЮТ ЗА СВОИ ПРЕДЕЛЫ

Сколь мало сочеталось бы с Сократом, являющим собой литературный образ идеального философа, обыкновение сбывать своё знание всем без разбору, также показывают — наряду со многими другими примерами²² — диалоги «Хармид» и «Государство». В обстоятельно разыгранном рамочном действии «Хармида» с использованием вполне прозрачной метафорики говорится о некоем лекарстве (фарракхуу) из Фракии, которое Сократ мог бы дать юному Хармиду для исцеления головной боли, но которое он ему, однако же, не даёт, поясняя при этом, что пользу оно принесёт только тому, кто прежде разрешит «заговорить» свою душу (Хармид 155е). Таким образом, и здесь лекарство уже имеется в наличии, но сознательно не применяется, поскольку получатель ещё не настолько развит философски, чтобы принять его с пользой для себя.

Содержание сквозного «действия» «Государства» составляет попытка двух братьев, Главкона и Адиманта, вынудить Сократа к сообщению своих воззрений на справедливость. Несмотря на то что Сократ высоко ценит обоих братьев, такая откровенность не кажется ему само собой разумеющейся, напротив, чтобы заставить его ещё немного приоткрыть свои воззрения, всякий раз требуется новое «принуждение». А главное, «принуждение», применяемое Главконом и Адиман-том, действенно лишь до определённого пункта: хотя Сократ рисует картину идеального государства, даже говоря при этом, в чём состоит справедливость, однако, когда его понуждают точнее изложить свои взгляды на идею блага как на принцип всех вещей, он объявляет, что очень многое, причём самое существенное — рассмотрение «сущности» (tl ecrTiv)²³ блага — он оставляет в стороне (509с, вместе с 509 de). А когда спустя некоторое время Главкон вновь начинает настаивать, желая точнее узнать от Сократа о философской диалектике, которую тот обрисовал в самом общем виде, то Сократ сообщает ему и основание, по которому он умышленно ограничивает своё философское сообщение: этим основанием является сам Главкон, поскольку более точные рассуждения, к которым Сократ, со своей стороны, и способен, и готов, не по силам его интеллекту (Государство 533а).

Разбирая этот пример, мы вместе с тем коснулись центральной структурной особенности платоновских диалогов: сцены, подобные описанной, имеются не только в «Государстве», напротив, почти все диалоги обнаруживают в выделенных композиционными средствами эпизодах одно или несколько высказываний, которыми ведущий собеседник недвусмысленно даёт понять, что как раз о наиболее существенных аспектах предмета обсуждения он мог бы сообщить нечто большее и более важное, но здесь и сейчас делать этого не станет. Эти эпизоды, важность которых для правильного понимания Платона весьма велика и рассмотрением которых нам ещё не раз предстоит заняться, мы будем в дальнейшем называть «эпизодами умолчания» (Ausspa-rungsstellen).

Однако всё то, что было описано нами на предыдущих страницах, а именно: постоянное повторение ситуации, когда собеседники подозреваются в том, что скрывают своё знание; затем, пояснение Платоном смысла этого мотива посредством «действия» «Евтидема»; далее, ограничение доступа к занятиям философией в проектах идеального государства; в дополнение к этому — действие всех тех диалогов, где обнаруживается, что строго ориентированный на адресата, т. е. «эсотери-ческий», подход к философскому сообщению практикуется самим Сократом; наконец, даже эксплицитные высказывания на эту тему в эпизодах умолчания — всё это, сколь бы оно ни бросалось в глаза, сколь бы ни требовало для себя объяснения, для последних поколений интерпретаторов Платона не играло практически никакой роли. Чего-то они даже просто не замечали, как не была ими замечена тонкая игра Сократа с упрёками в «эсоте-ричности», а что-то, как, например, эпизоды умолчания, было осмыслено ими лишь частично и вследствие такого сужения перспективы систематически подвергалось ошибочной интерпретации²⁴.

Основание этого, как мы уже отмечали, заключается в том, что начиная с века Просвещения вся наша «современная» — а равно и так называемая «постсовременная» — эпоха перестаёт находить какое бы то ни было применение сознательному ограничению философского сообщения, а значит, перестаёт и понимать его. Ведь видят только то, что знают.