Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Что же касается благорасположенности к собеседнику, необходимой для всякого подлинного понимания, то мы как читатели вместо живого визави имеем дело с мыслью, изложенной в письменной форме. Это обстоятельство, несомненно, затрудняет формирование правильного отношения к изложенному, поскольку книга — в противоположность собеседнику-человеку — не может исправить ошибочных установок в случае их возникновения у тех, кто вступает с ней в контакт. Поэтому задачей решающей важности является распознание определённых раздражителей, способных проявить себя при чтении Платона, и противодействие им. Заметим, что речь идёт о раздражителях, воздействию которых, по свидетельству опыта, бывает подвержен именно принципиально отзывчивый, интересующийся философией читатель, обладающий, к тому же, хорошим вкусом и образованием. Необходимо понять, что они являются следствием платоновского представления о правильном способе философской коммуникации, а значит, в конечном счёте, следствием его понятия философии; только таким образом можно предотвратить превращение временных раздражителей в постоянную помеху, затрудняющую освоение платоновской мысли.

(1) Когда в апоретических диалогах¹ после долгого и тщетного поиска решение не достигается и при последнем заходе, то читатель, которому неведом смысл этого странного блуждания, легко приходит к мысли, что всё прошло вхолостую или, во всяком случае, оказалось чрезмерно затянувшимся прооймионом¹⁷¹⁸ к плодотворному философствованию, которое, однако же, ещё только ожидает своего часа.

(2) Когда в конструктивных диалогах при соприкосновении с наиболее существенными проблемами говорится, что «сейчас» они не мшут быть рассмотрены, или что их обсуждение нужно отложить до другого раза, то читатель нетерпеливо спрашивает себя, почему столь стоящие темы словно бы только выставляются на обозрение и тут же вновь удаляются, и есть ли у этих постоянных указаний на нечто более существенное вообще какое-нибудь соответствие в философии Платона, или же из читателя делают некоего Тантала, внушая ему представление о существовании плодов, которых на самом деле нет.

(3) Наконец как ранние, так и поздние диалоги объединяет неизменное превосходство ведущего собеседника над его партнёром по разговору. Можно ещё смириться с тем, что «афинянин» в «Законах» непрерывно поучает своих неискушённых дорийских друзей, черпая из неиссякаемого запаса непревзойдённого знания, или что «гость из Элеи» имеет значительное преимущество перед молодыми людьми, с которыми он общается; однако в диалогах агонального характера¹⁹ кажется нарушенным требование честности состязания — когда собеседники слишком неравны, и «Сократ» всякий раз словно бы без труда торжествует над своими противниками. Вправду ли, спрашивает себя изумлённый читатель, может существовать столь выдающийся чемпион в словесной борьбе, способный с равной лёгкостью одолеть любого, будь то разносторонний Гиппий, радикальный Калликл, вспыльчивый Фрасимах или же прославленный Протагор и достойнейший Горгий. Что-то кажется здесь необычным, почти неправдоподобным; инстинктивно хочется большего равновесия, большего паритета, а иной раздражённый читатель даже, пожалуй, начнёт восставать в душе против непобедимого Сократа.

Такая реакция совершенно понятна. Но стоит только мысленно восстановить её контекст, и мы увидим, что она связана с типичной для нас — как для людей нового времени — потребностью в паритете и полном раскрытии всех предпосылок, предположительно составляющих фон дискуссии. Как люди демократического, плюралистического и враждебного авторитетам XX века, мы настолько прочно настроены в своем восприятии на господствующий релятивизм, что вольно или невольно встречаем скепсисом или даже внутренним сопротивлением недосягаемое превосходство «Сократа» или «афинянина», которые осмеливаются называть единственно верной ту ориентацию, которой сами придерживаются! Мы воспринимаем их игры с апориями как недостаток открытости, а препровождение к познаниям, приобретение которых должно стать делом будущего — как уклонение от требований момента. Вместо этого мы должны спросить себя, не хочет ли Платон такой концепцией взаимоотношений персонажей сообщить нам нечто особенное, уже утратившее для нас непосредственную понятность, и не ведёт ли эта концепция к такому понятию философии, которое существенно отличается от убеждений XX века, но именно в силу этого способно дополнить и обогатить их.