Kak_chitat_Platona_Professorskaya

К пункту (2). Ограничение рамок диалога определённым местом и временем, равно как и введение индивидуальных, исторически реальных персонажей, настойчиво указывает на то, что приобщение к философствованию может состояться только при условии личной самоотдачи каждого из желающих. Но и здесь можно по недоразумению счесть, что всем этим подчёркивается временная обусловленность достигнутых результатов — ведь существует мнение, будто Платон полагал, что философ не может «утверждать ничего такого, что он тотчас же не поставил бы под вопрос». Подчиняясь этому убеждению, Платон вполне мог бы показать относительность искомой истины уже тем, что разбил разговор на индивидуализированные и персонализированные партии.

Но, во-первых, Платон никогда не придерживался такого понимания философии, а во-вторых, следует обратить внимание на то, что «историчность» ситуаций и персонажей диалогов — это историчность, смягчённая гораздо большей поэтической вольностью. Цель участников диалога, как и его читателя, — сбросить свои индивидуальные оковы и прорваться к незыблемым истинам. Поэтому обусловленность платоновских разговоров временем и ситуацией — это обусловленность «идеального» или показательного характера. И только благодаря этому мы можем узнать в ней свою собственную обусловленность. Если бы персонажи Платона были исключительно историческими фигурами, они не могли бы волновать нас так глубоко, как волнуют на самом деле. К счастью, они индивидуальны не в исторически-случай-ном смысле, но, если так можно выразиться, в смысле универсально-значимом.

К пункту (3). Вне всякого сомнения, Платон вполне мог бы воспользоваться возможностью предоставить «Сократу» или соответствующему ведущему собеседнику равного ему в интеллектуальном и личностном отношении собеседника, либо наоборот, изображать «Сократа» и прочих «диалектиков» не столь недосягаемыми для остальных участников дискуссии. Как это ни странно, отсутствие разговора между равными собеседниками не только редко замечалось, но ещё реже воспринималось как проблема. Мы обойти этот вопрос не сможем; он теснейшим образом связан с вопросом о том, почему ведущий собеседник либо идеализируется, либо изображается неброско, а оба эти вопроса, в свою очередь, отсылают к платоновской концепции передаче философского знания. Изображая двух равных по силе противников, Платон вынужден был бы оставить без ответа основополагающие вопросы; столь принципиальная апо-ретика у Платона, как известно, отсутствует (в противоположность этому апоретика ранних диалогов никогда не является следствием паритета сторон, и кроме того, преодолевается в «Государстве»). Нам предстоит заняться вопросом о том, какое понятие философии стоит за концепцией расстановки персонажей, основанной на неравенстве собеседников.

К пункту (4). Избегание разговора с участием трёх собеседников означает, что каждый из участников остаётся привязан к ведущему собеседнику, который и поправляет соответствующего участника по ходу разговора — соприкосновение же прочих позиций не сделает их плодотворными. Если обсуждение какой-либо позиции с соответствующим собеседником проходит недостаточно результативно, то ведущий собеседник может властно преодолеть ограниченность фактических возможностей, продолжив аргументацию уже с воображаемыми собеседниками. Такими воображаемыми собеседниками являются, например, атеисты из десятой книги «Законов», Диотима в «Пире» или безымянный сосед Сократа по дому в «Гиппии большем». Кстати, два последних примера показывают, что Платон может вносить в «исторический» облик ведущего собеседника поистине любые дополнения.

К пункту (5). Решение Платона доверить ведение каждого диалога только одному из участников ещё не обязывало бы его наделят^ эту фигуру таким преимуществом перед остальными, которое делает её недосягаемой для них в любой ситуации. Это настолько плохо соотносится с современным эгалитарным мышлением, что даже желание Платона изобразить Сократа всепобеждающим в борьбе мнений попросту оспаривалось. Однако более конструктивным, нежели отрицание имеющихся данных, и здесь является вопрос о том, какое понятие философии находит своё выражение в этом драматургическом решении.

К пунктам (6) и (7). Значение нападения на достиг-нугый результат, за которым следует целенаправленная «помощь», подкрепляющая этот результат на более высоком уровне более изощрёнными мыслительными средствами и более глубокими обоснованиями, раскрывается только при рассмотрении проблемы письма в конце «Федра». Поскольку этот важнейший текст до сих пор не использовался в качестве путеводной нити для описания структуры платоновского диалога³¹³², то и скачкообразный подъём уровня ар1ументации, всё же замеченный некоторыми интерпретаторами, так никогда и не был истолкован правильно, а именно — как выражение требования Платона, согласно которому философ должен опережать свой логос.