Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Платоновский ведущий собеседник может сознательно выбирать разные уровни философствования — а то, какой из уровней выбирает «Сократ», зависит от собеседника, его потребностей и способности усваивать сказанное. Без должного основания он не переходит к следующей ступени: истинная философия не стремится услужить интересующемуся, но желает, чтобы её добивались. Поскольку же вместо того, чтобы попытаться понять это, исследователи предпочитали думать о якобы назойливом Сократе, философствующем на улице с первым встречным, непонятным оставалось и то, почему Платон намеренно ограничивает восходящее развитие аргументации. Как было упомянуто выше, эпизоды умолчания не получили ни корректного описания, ни осмысления своей функции, которая, в конечном счёте, состоит в том, чтобы через написанное отослать читателя к устной философии Платона.

Глава восьмая

ДЛЯ КОГО ПИШЕТ ПЛАТОН?

Важнейшее значение для нашей оценки перечисленных выше особенностей платоновских диалогов имел бы ответ на вопрос о том, для какой публики писал Платон. Задавая этот вопрос, мы не только откликаемся на призыв так называемой рецептивной эстетики — направления в литературоведении, всего лишь продолжающего давние усилия классической филологии по выявлению конститутивной роли потребностей и ожиданий первоначальной целевой аудитории в процессе возникновения и формирования литературных произведений. Скорее, мы исходим из проделанных нами на данный момент наблюдений, уже не раз приводивших нас к выводу, что Платон ясно сознавал значение различий в восприятии знаний философского содержания разными людьми. Вело ли осознание им этого обстоятельства к решению писать для определённой аудитории?

Однозначным высказыванием Платона на этот счёт мы не располагаем, да и ожидать чего-то подобного, учитывая его выбор в пользу сквозной драматизации изображаемого, было бы невозможно. Таким образом, в этом вопросе мы можем опереться только на заключения, основанные на содержании и интонации диалогов.

Однако картина, предлагаемая диалогами, в этом отношении далеко не единообразна. На одном конце широкой шкалы возможных вариантов находится короткий диалог «Критон»: с его трогательным женским образом, олицетворяющим законы, которые увещевают Сократа сохранять повиновение родному городу, и отсутствием изощрённой аргументации этот диалог как будто предназначен именно для лояльно настроенных философствующих любителей. На другой конец шкалы можно было бы поместить «Тимея»: он содержит не только глубокое учение о принципах природы, но и узкоспециальные выводы различных естественнонаучных дисциплин (во второй своей части); очевидно, что подобное произведение опирается на систематическую проработку и основательное знание специальной литературы, а потому может быть подобающим образом воспринято в первую очередь специалистами или, быть может, заинтересованными лицами, имеющими соответствующую подготовку. К тому же отказ от диалогиза-ции и отчасти намеренно тёмная манера выражения требуют от читателя немалой выносливости. Терпения и большой проницательности требует и вторая часть «Парменида»: хотя она и имеет форму вопросов и ответов, но из-за напряжённой сосредоточенности на логике абстрактных понятий «единого» и «многого» сознательно избегает изящества и живости, обыкновенно присущих Платону.

Эта часть «Парменида» понимается как «упражнение» (yupvaota, 135d 7), где партнером ведущему собеседнику выбирается самый юный и неискушённый из присутствующих (137Ьс). Юные адепты философии становятся участниками дискуссий и в других поздних диалогах — «Тимее», «Софисте», «Политике» и «Филебе», в которых, по сравнению с ранними диалогами, появляется нечто школьно-профессиональное. В этих произведениях также выделяется аспект методического упражнения (ср., напр., Политик 285с-287а, реАётт] — «упражнение», 286b 1).

Если по адресатам вопросов в диалогах судить о том, кому адресованы диалоги, то можно предположить, что они были написаны в первую очередь для слушателей Академии, служа учебным руководством и основой для их дискуссий. Получив предварительную подготовку в платоновской философии, слушатели наверняка были в состоянии разрешить загадки и апории текста или воспроизвести недостающие обоснования. Тогда и отсылка за пределы самих себя, имеющаяся в диалогах, получила бы своё соответствие в их предполагаемом практическом назначении в рамках преподавания философии в Академии или даже нашла бы в нём своё объяснение. Такое предположение, бесспорно, ведёт к осмысленному прочтению по меньшей мере ранних апоретических произведений (Merkelbach, 1988. Введение, S. 5-10; Erler, 1987).