Kak_chitat_Platona_Professorskaya

(2) Из-за этой тенденции современную теорию диалога можно обозначить как «антиэсотерическое истолкование Платона» и в этом смысле противопоставить её «эсотерическому» толкованию, которое в XX веке было представлено в первую очередь именами Леона Робэна (Leon Robin), Пауля Вильперта (Paul Wilpert), Ханса Кре-мера (Hans Kramer) и Конрада Гайзера (Konrad Gaiser). К сожалению, это противопоставление одновременно служит и источником недоразумений, ибо Шлейермахер отнюдь не устранил и не преодолел платоновскую эсотерику, но — в соответствии с общей направленностью немецкого романтизма — попросту интериоризировал её, переместив во внутренний мир реципиента, или, по его собственным словам, превратил её в «свойство самого читателя». Ведь и Шлейермахер, и его последователи разделяют с «эсотеристами» представление о том, что в намерения Платона отнюдь не входило в открытой форме предлагать всем желающим всё то, к чему он сам относился с серьёзностью. Они лишь оспаривают, что Платон целенаправленно ограничивал философское сообщение, и заверяют, что всё главное присутствует в тексте, оставаясь, однако, прикрытым техниками непрямого сообщения. От читателя же требуется возвысить себя до уровня «истинного слушателя Внутреннего» (Шлейермахер) или, обращаясь к метафорике Витгенштейна, увидеть «замок» и открыть его. В результате мы получаем позицию, которую можно корректно охарактеризовать только понятием «внутридиалоговая эсотерика». Конститутивное для эсотерики разделение на «подходящих» и «неподходящих» реципиентов (при исключении последних) является определяющим и для этой позиции, с той лишь разницей, что, в соответствии с ней, разделение «автоматически» производится самой книгой.

Таким образом, нам приходится выбирать не между «антиэсотерическим» и «эсотерическим» толкованием Платона, а между двумя формами эсотерики: эсотерике, имманентной тексту (её ещё можно назвать «герменевтической»), противостоит внедиалоговая или «историческая» эсотерика, признающая историческую реальность учения о принципах, которое никогда не было облечено в письменную форму и к которому предпочитает обращаться Аристотель, критикуя Платона в «Метафизике».

Чтобы выбор в пользу одной из этих позиций был обоснованным, нам потребуется привлечь к рассмотрению античные теории множественного смысла письменных сочинений, изложить отношение к ним Платона и, прежде всего, подробнее ознакомиться с его критикой письменности (см. ниже, гл. 10 и 12). Однако и наши предшествующие наблюдения дают нам кое-какие критерии для понимания этого вопроса.

Во-первых, в глаза бросается то обстоятельство, что современная, шлейермахеровская по духу, теория диалога игнорирует эпизоды умолчания. Игнорировать или преуменьшать их значимость ей приходится потому, что они принципиально не вписываются в создаваемую ею картину. В рамках витгенштейновской метафорики «комнаты» и «замка» на её «двери»³⁶ платоновским эпизодам умолчания соответствовало бы не указание на существование невидимого многим замка (а стало быть, не такой способ воздействия на читателя, который для себя лично Витгенштейн открыто отвергает), но, скорее, утверждение, что имеются и другие «комнаты», перед которыми читателю пока даже не довелось постоять. Наверное, Витгенштейн отверг бы и такое утверждение, поскольку он, кажется, полагает, что весь разговор о границах сообщения имеет один-единственный мотив — желание автора оставить читателей «восхищаться комнатой снаружи»; по этой причине он и считает установку неприметного замка более «приличной». Ведь и иной читатель из подобных же соображений считает любого рода эсотерику так или иначе предосудительной. И тем не менее, легко увидеть, что мотив, названный Витгенштейном, не единственный из возможных: например, Платон очень даже хотел, чтобы его «комнаты», включая самые потаённые из них, посетило как можно больше людей, правда, после соответствующей подготовки. Мысль о том, чтобы кто-то любовался ими снаружи, была ему, напротив, совершенно безразлична. Будучи настроен подобным образом, он мог открыто указать на существование других «комнат», ни в малой мере не покусившись на витгенштейновское «приличие».