Во-вторых, современная теория диалога ставит сообщение важнейших познаний (их непрямое
сообщение) в зависимость от одних только интеллектуальных качеств читателя. Ибо умение открывать глубинный, «подлинный» смысл некого текста или хода рассуждений там, где другим всё кажется лежащим на поверхности и не составляющим никакой проблемы, — это заслуга языковой наблюдательности, логического анализа, памяти и комбинаторных способностей, короче, заслуга интеллекта. Однако уже при беглом рассмотрении рамочного действия «Хармида» (см. выше, с. 58) мы увидели, что применение «лекарства», которым обладает Сократ, ставится в зависимость от того, даст ли Хармид сначала «заговорить» свою душу, иначе говоря, готов ли он к стяжанию нравственной добродетели «благоразумия» (aaxj)QOГосударство 485Ь-487а). И если теория, трактующая о сообщении «подлинного», совершенно не замечает этого условия, то она заслуживает достаточно осторожного подхода.Глава десятая
ПРИМЕР АНТИЧНОЙ ТЕОРИИ ИСТОЛКОВАНИЯ
Мысль о том, что текст может говорить несколькими — по меньшей мере, двумя — голосами, имеет отнюдь не современное происхождение. Уже во времена Платона эта мысль не была нова — по крайней мере, аристократическая аудитория какого-нибудь Феогнида (стихи 681-682) или Пиндара (Олимпийские песни
2, 83-86)1 была с ней давно знакома3738. Особую значимость она стала приобретать начиная с VI в. до Р. X. для экзегезы Гомера. В течение архаической эпохи поэмы Гомера завоевали авторитет в греческом мире не только в качестве эстетических моделей, но и как обширнейший опыт толкования мира людей и богов. Философ-поэт Ксенофан выразил это одной формулой: все «с самого начала учились по Гомеру»39. Этот же Ксенофан принадлежал и к числу наиболее влиятельных критиков, возмущённых гомеровским антропоморфизмом в изображении мира богов. Быки, если могли бы, создали бы быкоподобные образы богов, язвил Ксенофан, а кони — конеподобные. Касаясь поведения этих богов, Ксенофан находил, что Гомер и Гесиод приписали богам всё то, что на людей навлекает осуждение и позор40. Гераклит, ещё один резкий критик традиционной поэтической теологии, даже считал, что Гомера надо изгнать с праздничных игр41.Однако власть традиции с давних пор была достаточно сильна, чтобы противодействовать любым попыткам неповиновения ей; с другой стороны, эта новая философская критика была слишком убедительна, чтобы оставить традицию в неприкосновенности. Установилось убеждение (первое дошедшее до нас свидетельство о нём связано с именем Теагена из Регия42
и относится к концу VI в. до Р. X.), что своими внешне грубоватыми историями об обмане, борьбе, ревности и любви в мире боговГомер сообщает глубинную мудрость, недоступную поверхностному пониманию. Аллегорическое толкование Гомера быстро превратилось во всеобщее достояние греческого образования, значительно способствовав тому, что его роль учителя греков даже после ранней философской критики не то чтобы пошатнулась, а, наоборот, укрепилась. В последующие века свой вклад в совершенствование экзегезы поэтических текстов внесли как Стоя, так и неоплатонизм. И поскольку речь в данном случае шла не об отдельных разъяснениях, а о полноценном методе, то его применение к другим «теологическим» текстам не заставило себя ждать. В своих «Вакханках» Еврипид предлагает нам впечатляющий пример толкования «скрытого смысла» мифа жрецом: Тиресий объясняет неверующему Пенфею, каково «подлинное» значение предания о рождении Диониса из бедра Зевса (Вакханки
272 и след.). Схожий образчик экзегезы орфического текста, принадлежащий неизвестному автору, сохранился на папирусе, обнаруженном в захоронении IV в. до Р. X.43