Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Пока всё выглядит так, будто мы имеем дело с тремя различными группами адресатов: любителями, читателя ми, имеющими предварительную научную подготовку, и слушателями Платона в Академии. Между тем, стремление строго разграничить эти группы было бы несколько произвольным. Слушатель, только что переступивший порог Академии, по уровню своего образования вряд ли будет отличаться от интересующегося философией любителя; с другой стороны, можно предположить, что способный «ученик» благодаря обычной для Академии интенсивности научных занятий уже в относительно короткий срок становился «специалистом» в той или иной дисциплине. И не будем забывать, что ни один диалог не лишён интереса для подготовленного читателя, равно как ни один диалог³³ не является настолько сложным, чтобы даже начинающий не получил пользы от его прочтения.

В «Федре» Платон объясняет, что ценность лучших из письменных сочинений (которые в целом не стоят по-настоящему серьёзного отношения) состоит в том, что знающим они служат подспорьем для припоминания (Федр 278а 1); философ пишет ради игры и ещё для того, чтобы заготовить средство припоминания на свою старость — себе и всякому, кто пойдёт по тому же следу (276d 1-4). Кто эти идущие по тем же следам, что и Платон? Можно ли ограничить их кругом слушателей Академии? Допустим на мгновение, что диалоги действительно в первую очередь были «сборниками упражнений для использования в процессе преподавания» — разве это означет, что они были «литературой, не рассчитанной на широкую аудиторию»? (Merkelbach, 1988. См. S. 6). Ведь кто-кто, а Платон знал, что будучи единожды написанной, книга может быть распространена среди самых разных читателей (Федр 275е) — и он наверняка принял бы меры, препятствующие распространению его сочинений, если бы хотел, чтобы они оказались недоступны широкой читательской аудитории. Между тем, сочинения Исократа представляют нам современное Платону свидетельство в пользу того, что его труды читались и вне пределов Академии, а изощрённая литературная форма таких шедевров, как «Федон» и «Пир», «Евтидем» и «Федр», не оставляет сомнений в том, что они были написаны в расчёте и на литературно образованную общественность. В свою очередь, политические аспекты таких произведений, как «Апология», «Менон», «Горгий» и «Государство», вряд ли найдут достаточное объяснение, если допустить, что эти произведения были предназначены единственно для младших единомышленников. Наконец, стоит напомнить о сильном заинтересовывающем (протрептическом) воздействии, исходящем от всех произведений раннего и среднего периода творчества Платона и всё ещё ощутимом даже в отдельных частях его поздних произведений: это воздействие направлено на тех посторонних, которым ещё предстоит обращение к философии.

Таким образом, несмотря на весьма различные интеллектуальные требования, предъявляемые каждым диалогом в отдельности, первичной целевой аудиторией Платона оказывается образованная публика. Однако из этой публики невозможно с уверенностью исключить ни одну группу. Проще говоря: Платон пишет для всех.

Глава девятая

ГОВОРИТ ЛИ ПЛАТОНОВСКИЙ ДИАЛОГ НЕСКОЛЬКИМИ ГОЛОСАМИ? СОВРЕМЕННАЯ ТЕОРИЯ ДИАЛОГА

Итак, Платон, как мы видели, знал, что однажды опубликованная книга может попасть в руки читателя любого типа. Он также знал — как об этом свидетельствует дискуссия вокруг стихов Симонида в «Протагоре» (которой мы ещё займёмся подробнее чуть ниже), — что из одного и того же текста читатели разных типов склонны выносить для себя разное. И он сознательно писал — во всяком случае, так создавались его творения в своей преобладающей части — для всех.

Можно ли исходя из этого утверждать, что он ставил своей целью через один и тот же текст одновременно обращаться к разным типам читателей с учётом специфики каждого из типов? Располагал ли он литературной техникой, позволявшей посредством одного и того же текста доносить до одних читателей одно, а до других, в то же самое время — другое? И если такая техника была ему известна, использовал ли он её, сознательно сообщая то главное, что хотел сказать, таким образом, чтобы это могли уяснить для себя только читатели какого-то определённого типа?

Занимающий нас вопрос неожиданным образом получает ясное освещение в размышлениях Людвига Витгенштейна, включенных им в одну из ранних редакций предисловия к его «Философским заметкам»: «Если книга написана лишь для немногих, это обнаружится именно в том, что её понимают лишь немногие. Книга должна автоматически создавать среди читателей разделение на тех, кто её понимает, и тех, кто её не понимает. [...] Если ты не хочешь, чтобы определённые люди входили в комнату, то повесь замок, от которого у них нет ключа. Но говорить с ними об этом бессмысленно, если ты, конечно, не хочешь, чтобы они восхищались комнатой снаружи! Приличия ради повесь на дверь такой замок, который заметят только те, кто может его открыть, другие же — нет» (Wittgenstein, 1977. S. 23).